Начало Руси

М.П. Погодин, столь усердно придерживаясь буквы нашей начальной летописи там, где она имеет легендарный характер, не затруднился отвергать ее достоверность в самой достоверной ее части – в договорах Олега и Игоря. Я обратил внимание на следующую явную несообразность с теорией норманистов: скандинавы клянутся не своими богами: Одином и Тором, а славянскими Перуном и Волосом. «Но почему вы знаете, – спрашивает г-н Погодин, – что между этими божествами не было соответствия? Перун разве не близок к Тору? Не надо забывать того, что переводили договоры с греческого болгары, от которых нельзя требовать мифологической учености. Перенесена же принадлежность языческого Волоса на христианского Власия!» Итак, в летописи оказывается страшный и систематический подлог! Мы говорим систематический, ибо этот подлог проведен и далее; стало быть, и тот Перун, который стоял в Киеве на холме и которому поклонялись князья и народ, был не Перун, а Тор. Не Перуна, а Тора оплакивали киевляне, когда его идола столкнули в Днепр. Кстати, и новгородский Перун тоже, вероятно, в действительности был Тором? Жаль только, что между их именами нет такого же соответствия, как между Волосом и Власием, между Святовитом и святым Витом. Вот до какого соответствия можно договориться, защищая любимую теорию во что бы то ни стало! Тут же рядом у нашего противника стоят заверения в том, что наши летописцы и не умели сочинять легенд, что задних мыслей у них никогда не было, ни о каких комбинациях они понятия не имели, что первый летописец наш был «монах, заживо погребенный в киевских пещерах», и т. п. Право, такого почтенного человека, как М.П. Погодин, мне совестно обвинять в произвольном обращении с документальными источниками (каковы договоры), и я это делаю с прискорбием.

Кстати, норманизму не надо забывать того, что указание на перевод наших договоров, составленный болгарами, не сведущими в славянской мифологии, есть не более как догадка. Известно, что обращение руси началось еще со времен патриарха Фотия; в эпоху договоров у них были храмы, было богослужение, следовательно, можем предположить и письменность. Притом язык этих договоров тот же самый, какой мы видим в «Русской Правде». Мы уже сказали, что вопрос о начале русской письменности до сих пор затемнялся влиянием норманизма: ибо как можно допустить, чтобы русь еще во времена Фотия имела славянскую письменность, когда уже решено, что эта русь была норманнская и пришла прямо из Скандинавии!

Надобно признаться, возражения М.П. Погодина иногда уж слишком несерьезны. Вот еще примеры: по поводу указанного мною легендарного числа трех братьев, он отвечает, что у Адама и Ноя тоже было по три сына. Или: русь уже потому не славяне, говорит он, что все славянские племена назывались у нас во множественном числе (поляне, северяне, кривичи и пр.), а чуждые племена называются собирательным именем женского рода (чудь, ливь, корсь и пр.). В таком случае, отвечаем мы, хазары, печенеги и пр. суть племена славянские, а серебь нашей летописи должна быть отнесена к народам неславянским. Мы указали на то, что русью называли себя обитатели Приднепровья, а новгородцы русью себя не называли. Г-н Погодин объясняет это тем, что «русь с Олегом от них ушла». Жаль только, что неясным остается смысл самого призвания варягов: новгородцы посылали за ними так далеко (чуть ли не в Мекленбург-Шверинский, судя по некоторым намекам нашего антагониста); а варяги только прошли чрез Новгород, да еще велели давать себе дань по 300 гривен в год. Какой черной неблагодарностью заплатили они доверчивым новгородцам!

III. Умеренный норманизм г-на Куника. Легендарная аналогия

М.П. Погодин в своем споре с г-ном Гедеоновым ограничился обычным повторением своей норманнской программы, а на помощь себе пригласил г-на Куника, на которого и пала главная тяжесть борьбы. Приемы г-на Куника мы находим способными поддержать спокойную, логичную полемику. До сих пор он не забрасывал общими местами, не уверял голословно, что наша Начальная летопись безупречна или что русь в арабских известиях суть норманны и т. п.; а брал некоторые стороны вопроса и старался по возможности подкрепить норманнскую систему какими-либо аналогиями или новым, более точным анализом старых данных. Хотя конечные результаты этих работ все-таки не в пользу норманизма; но нельзя не отдать справедливости его добросовестному отношению к делу.