Начало. То да сё…

Возразить мне было нечего, показать — тоже. Не показывать же Катину фотографию с добавлением рассказов про роли, которые она со мной готовила, но так вот и не сыграла… В запасе оставалась лишь кипа бумаги под названием «Солома волос, глаз синева». Когда Кремнев увидел эту толстенькую пачку машинописных страниц, он немедленно разразился ужасающим матерным водопадом, пачку от себя решительно отпихивая с естественной брезгливостью человека, по должности обязанного читать такого еженедельно никак не менее чем по пуду. Слабовольный интеллигентный Арнштам пачечку отпихнуть не смог, хотя видно было, как ему этого хотелось.

— Я прочитаю и позвоню!

Грустный опыт Экспериментальной студии заставил меня содрогнуться. По опыту я знал, что в этом случае звонка следует ожидать никак не менее месяца.

Телефон зазвонил тем же вечером.

— Я прочитал. Это прелестнейшая история. Мы непременно будем это ставить. Завтра приходите опять…

Начать постановку я готов был прямо сегодня вечером, а потому, как я дожил до завтра, неизвестно! Придя в комнату, мизансцену я застал прежней, будто и не расходились.

— Мне тоже нравится… — несся из угла упругий спортивный мат Б.Г., но пока еще другого. (Тот в это время посещал начальную школу, иногда что-то мурлыкая себе под нос.) — Не делайте из меня идиота, ребе… — Оказывается, в особом раздражении Кремнев так именовал Арнштама. — Просто я понимаю, что ему никто этого сейчас снять не даст… Вы его ахинею на экране видели? Диль-дили-дон-дили-дон в душу железку и блок металлоконструкций мать…

— Что же делать? — явно страдая, а не придуриваясь, говорил из другого угла Арнштам таким голосом, словно речь шла о его собственной постановке.

— Не ломайте комедию, ребе… Мы просто присобачим его к Бланку, пусть снимает двухчастевку.

Интрига была проста. В их объединении запустили диплом по рассказу Чехова «Тоска», короткометражку. Снимать ее должен был Саша Бланк, местновзращенное молодое дарование. Присобачив к нему меня, приблудного, с каким-нибудь другим чеховским рассказом, объединение в случае удачи получило бы полнометражную картину. В случае неудачи — тоже никто бы ничего не терял, время было советское, инвестиции государственные — все вместе развели бы руками в стороны.

Уже через час я сидел в библиотеке и гонял веером листы первых чеховских томов. Удача была столь невероятна и велика, что не поймать ее за хвост сейчас же, сию же минуту, никак невозможно было. В беглой путанице ранних чеховских заголовков, обрывков фраз, реприз, реплик вдруг обнаружился никогда до этого не читанный мной рассказ «От нечего делать». Сама постановка сочинилась мгновенно. На следующий день я потащил на студию уже напечатанный на грубой машинке «Консул» готовенький сценарий.

Хотя у Чехова жанр рассказа был обозначен как юмореска, я решил пересказать его так, как будто бы эту юмореску написал не суетный, желающий понравиться редакторам и девушкам Антоша Чехонте, а уже зрелый писатель, мудрый печальный Антон Павлович поры «Вишневого сада». И чтобы сама эта юмореска была разыграна актерами так, будто бы никакая это не юмореска, а, скажем, «Анна Каренина». И играть ее должны были, по мной задуманному, не характерные живчики, умеющие вытряхнуть из зала хохоток, а красивые романтические герои. Тут и магическая картинка, без которой уже никак было нельзя, услужливо явилась, та самая, почти из Булгакова, которую так хочется автору разгадать: откуда взялись эти люди, кто они, что с ними происходит, что ими движет, куда они идут, откуда берется их начало, где и каков конец?.. Первоначально картинка явилась такая: туманная крымская осень, на ялтинской набережной сидит человек. Пальто, шляпа, палка. Человек читает газету. Кричат чайки. Монотонно шумит у ног море. Две лошади, впряженные в пустую коляску. Дремлет на козлах возчик-татарин. Вдруг — порыв ветра. Газету вырвало из рук, понесло ветром, налепило на лошадиную морду. Лошадь фыркает, бьется, ленивый татарин позы не меняет… Человек встает, стуча палкой по белым камням набережной, куда-то уходит, насвистывая. Картинка мне понравилась до шума в ушах.