Начало восьмеричного пути (СИ)

— О, сенатор. Мне известно столько, что вы даже не подозреваете сколько. Например, о его маленьком шрамике за левым ухом. Я знаю, что он терпеть не мог ваши кулинарные эксперименты, но всегда ел их, восхваляя каждое блюдо. Потому что искренне любил вас. Даже то, что у него в юношестве было ранение в грудь обломком двигателя спидера после крупной аварии. Знаю, что у него там образовался некий потайной карман. Немаленький такой, целую ладонь можно было бы спрятать. Даже знаю, что в моменты любовной близости ваш муж рисковал, давая вам коснуться через кожу его сердца. Эта рана не смертельна. Болезненна, да. Но не смертельна. Я проткнула его мечом именно через тот карман в его теле.

— Откуда…

— Мне продолжить рассказывать? Или ты уже поняла, кто я? М?

— Не понимаю…

Сенатор действительно не понимала. Растеряла остатки своего лица как выдохнутый воздух, непонимающе смотрела на нее. Кайло уже через минуту вынужденного молчания ощутила… банальное раздражение.

— Может, если я повернусь вот так, тебе будет удобнее, — она повернула лицо так, чтобы сенатор видела только человеческую часть. — Твой муж тоже не сразу узнал. Но соображал он не в пример быстрее тебя. Намного быстрее. Ну же… Ну же, сенатор Соло. Никого не напоминаю? Ну же… Волосы покороче. Тело побольше, массивнее. Голос грубее. Ну же.

— О боже… Не может быть!

Чем больше сенатор всматривалась в нее, тем шире открывался ее рот. И чем больше шалела сенатор, тем больнее было Кайло смотреть в ответ. Ранило насквозь все, начиная от искорок неприкрытого ужаса, засверкавшего в материнских глазах до враз поглупевшего выражения лица. Было даже больно смотреть, как сложены были ее руки на груди, словно она уже обнимала потерянную дочь.

— Не может быть…. Бенджамина.

— Ну здравствуй… мама.

Это было намного хуже, чем те секунды, которые она всматривалась в глаза отца. Настолько хуже, что Кайло просто демонстративно выпрямляется, поворачиваясь всем лицом к матери и нагло выпаливает запоздалое, насквозь фальшивое приветствие. Всем своим видом изображала высокомерие, в надежде этим замаскировать тоскливую дыру в груди, возникшую при виде заблестевших капельками слез глаз.

— Не может быть… Как же так…

На шестом круге этих двух фраз жалость к матери испаряется.

Вообще исчезает.

Ей вдруг… надоело страдать. Надоело разрываться на части, выискивая хоть какие-то намеки на материнскую любовь.

— Почему же не может, мама? Чему именно ты не можешь поверить? Тому, что я все-таки жива или тому, что именно твоя дочь оказалась тем самым монстром, о котором все говорят и которого ты так мечтаешь казнить на месте?

Но сенатор так и не ответила, бормоча и неверяще шаря по ее лицу глазами. Так и сидела, прижав руки к сердцу, пока Кайло окончательно не позволяет себе разозлиться.

— Захочешь узнать что поподробнее, не стесняйся, мама. Приходи, когда приведешь мысли в порядок. Я… много могу тебе рассказать. Только постарайся прийти до моей казни. А то мертвой я мало что скажу. Охрана! Охрана!

От ее криков охранники вбежали сразу. Не раздумывая, загородили своими телами сенатора, выставив бластеры перед собой, будто она могла что-то сделать через эту силовую преграду и с литрами всяческой гадости в крови.

Кайло только гадко ухмыляется.

С этой же мерзкой улыбочкой кивает на гостью, что одним своим растерянным видом вводила в ступор охрану. Мол, уведите, а то еще удар хватит.

За жизнь сенатора отвечать она не собиралась.

Таращась в потолок, Кайло только и может, что думать о том, почему дети Зеллы до сих пор не появились и не освободили ее. Полагать о том, что ее бросили, не хотелось. Но и это нет-нет мелькало на краю сознания. О роли во всем этом фарсе принца Рейнара думать было… болезненно. Словно воткнутая в спину иголка оказалась целым копьем, смазанный ядом. Она предпочитала размышлять, станет ли сенатор делать хоть что-то для вновь найденной дочери или сделает вид, что для нее она так и останется монстром в клетке с химией вместо крови от количества медикаментов, влитых в нее за время плена.

Эта женщина пришла ровно через сутки.

Вошла с таким горделивым видом, что Кайло даже радуется ее способности носить подобные личины.

И демонстративно отворачивается сразу же.

Но едва с тихим шипением закрывается дверь, как раздается нервный вздох и голос сенатора.

— Расскажи мне…

— Что ты хочешь услышать?

Кайло даже не поворачивается, так и сидит спиной к сенатору. Ей почти все равно.

— Все… Все, что ты захочешь рассказать, Бенджамина.

Ее старое имя резало уши. Словно камнями падало на плечи, придавливая к полу. Кайло невольно повторила тяжелый вздох.