Начиналась жизнь

Рассвет. Солнце ворвалось в длинный барак немецкой казармы и никому не дает спать. Поодиночке солдаты просыпаются, жмурят глаза от ярких солнечных лучей, потягиваются, зевают. Курт уже давно не спит. Увидев, что солдаты встают, он проворно спрыгивает с койки и будто случайно сбрасывает подушку на пол. Под подушкой у него лежит листовка. Солдат с соседней койки немедленно заметил ее.

— Что это за бумажка, Курт?

— Где? — притворяется ничего не знающим Курт.

— Вон у тебя под подушкой, — указывает солдат и, не будь ленив, слезает со своей койки в одном нижнем белье и берет в руки листовку.

— Что я вижу? — восклицает он. — Прокламация! На немецком!

Солдат становится посреди барака и начинает читать вслух; в бараке внезапно наступает тишина.

— «Товарищи немецкие солдаты! К вам обращаются рабочие города Киева…»

— Большевистская пропаганда! — восклицает кто-то. — Перестань читать!

В бараке поднимается шум. Все бросаются к Курту.

— Как это попало к тебе, Курт Лорбер?

— Сам не знаю, — отвечает Курт. — Вероятно, кто-то подбросил мне.

При этих словах все солдаты инстинктивно бросаются к своим постелям, точно у каждого под подушкой лежит взрывчатка. И секунду спустя каждый из них уже держит в руках листовку.

— «Товарищи немецкие солдаты, к вам обращаются рабочие города Киева!» — вдруг громко пронеслось по длинному помещению казармы, словно все солдаты сговорились читать в один голос.

Солдаты сидят на койках. Некоторые читают листовку с добродушной улыбкой на губах: они уже наперед знают, о чем говорится в листовке. Они это знают уже давно. Другие читают листовку с чувством гнева: почему молчат? Ведь правда все, о чем здесь написано! Ведь их действительно оторвали от отцов и матерей, от братьев и сестер, от жен и детей, от работы и послали сюда грабить украинский народ.

В барак стремительно вбегает Ганс Глез. Увидев солдат с листовками в руках, он и вспыхивает, и пугается.

— Сейчас же бросить листовки! — не своим голосом взвизгивает Глез.

Все молча кладут листовки на свои койки. Капрал кивком головы приказывает Курту собрать листовки.

— Проклятые гадины, доннер веттер! — горячится капрал. — Какая наглость!

Маленькие глазки за пенсне чуть не выскакивают от злости. Он ждет, чтобы кто-нибудь из солдат поддержал его. Но солдаты молчат.

Чем больше капрал горячится, тем упорнее молчат солдаты, и чем упорнее молчат солдаты, тем больше это разжигает Глеза. Он нервно комкает в руках листовки, собранные и отданные ему Куртом. Он разрывает их в клочки и топчет ногами. Он взглядывает на Курта. Курт стоит в углу, серьезный, опустив голову и затаив усмешку в крепко сомкнутых губах.

— И вы верите тому, что пишут эти негодяи?! — кричит капрал, еще сильнее взбешенный тем, что он стоит и надрывает себе горло, а хоть бы кто-нибудь откликнулся единым словом. — Голову сверну тому, кто принес сюда эти листовки! — выкрикивает под конец капрал и стремительно выходит из помещения.

Солдаты разражаются гулким смехом. Глез стоит на дворе. Смех солдат настигает его и оглушает точно дубиной по голове.

5

Портной Тевье изо всех сил налег на горячий утюг, — он утюжит брюки, сшитые им по заказу немецкого капрала. Хотя Тевье и не военный портной, но когда пожелает, то сошьет и военный мундир, было бы только здоровье!

— Пропади он пропадом, этот немец, — говорит Тевье жене, которая хлопочет у печи, — но мои брюки, не сомневайся, переживут его…

— Немцы! — в тон ему говорит жена, невысокая женщина с сильно сморщенным лицом, которое всегда кажется заплаканным. — Холера бы всех их взяла, раньше чем они приперли к нам на Украину!..

— Подумаешь… — отвечает ей Тевье. — Поверь мне, Ривка, если мы пережили Николая, то переживем и немцев…

— Ой, Тевье, боюсь я за нашу Любу, — вдруг говорит, вздохнув, жена.

Из-под утюга выбивается пар. Тевье сквозь очки бросает взгляд под кусок сукна, щупает пальцами: утюг очень накален. Набрав полный рот воды, он с шумом брызгает на кусок полотна, прикрывающий брюки, которые он гладит.

— Чего ты хочешь от Любы? — обращается он больше к самому себе, чем к жене. — Чего ты пристала к ней? — Стоит жене заговорить с ним о дочери, как у него вдруг екнет сердце. — Ладно, ладно, я скажу ей, — бурчит он себе под нос.

Кто-то стучится в дверь. Судя по сильному стуку, Тевье догадывается, что это пришел капрал.

— Рива, прибери немного в комнате, немец идет.

— Вот действительно, побегу я наряжаться ради него, — сердито отвечает ему жена и идет открывать дверь.

Входит Ганс Глез. Это для него Тевье сейчас утюжит брюки.

— Добрый вечер! — говорит капрал весьма вежливо.

— Добрый вечер, добрый год! — отвечает Тевье. — Что хорошего скажет пан офицер? Рива, подай стул.

Глез присаживается. Он вынимает пачку папирос и предлагает Тевье закурить. Тевье, колеблясь, подходит к капралу и берет у него папиросу.

— Немецкие папиросы? — спрашивает Тевье. — Приятно. Давно уж не курил немецких папирос.

— Это папирос рушки, — отвечает капрал.

— Что ж, пусть будет русская. Когда нет мяса, грызут кость.

— Что вы сказали?

— Я говорю, когда нет немецких папирос, курят русские.