Начудесили (СИ)

Сидел Фома Ильич как-то у окна и грустил. Вечерело. Хозяин его, Фёдор, опять с какой-то говорящей головой в компьютере договаривался, а домовой хандрил. Вдруг видит, машина во двор приехала. Красивая машина, чистая, аж горем горит. И выходит оттуда мужчина. В костюме, нарядный. И с букетом. Ох, им бы такой букет… Цветы крупные, белые, колокольчиком, да как много… Красота, а не букет! А на встречу ему из подъезда Олеська их разбитная вылетает, злая, лохматая, и давай орать… Фома Ильич это уже не в первый раз видел. Красивая она, Олеська, да вредная какая-то. Уж сколько кавалеров вот так бранила… Жалко их сил нет. Стоят, головы повесив, слушают, как распекает. А иные и не слушают, огрызаются.

А потом хлопают дверью машины и всё, в закат. А назавтра новый нарисуется…

Вот и этого Фома Ильич раньше не наблюдал. А ничего такой, интеллигентный. И букет, опять же… Ох, и на что ж она ему…

Пока Фома Ильич философию разводил, Олеська отобрала у кавалера цветы и швырнула к снег. Белые колокольчики грустно зарылись в сугроб.

И тут домового осенило! Цветы ж не обязаны погибать, раз Олеська, дурёха, им не рада! Насилу дождался, пока она ухажёра своего спровадила и гордо удалилась в подъезд. Метнулся вниз. Ох, и не любил он на улицу выходить! Да и кафтан тонкий… Тряхнув головой, Ильич отбросил все сомнения и кинулся вслед за букетом. Его уже порядком замело. Откопал, а поднять не смог.

— Ох, и тяжёлый веник… — Пробормотал он, что есть силы потянув за обёртку. Нет, никак… Тут домовой плюнул на все и полез под слюду. Это вместе они вон сколько весят, а если один? Вынув из кармана ножик, он перерезал стебель, выбрался и вытянул цветок. Отлично! Перекинув его через плечо — цветок был обычного размера, но домовые народец невеликого роста — Фома Ильич попыхтел в подъезд. Плюнув на все правила, вызвал себе лифт и поднялся. Постучал к Семёну Степановичу.

Тот зашуршал за дверью, а потом просочился в коридор и замер как громом пораженный. Прямо у самых его ног на коврике возлежал сказочной красоты белый бутон.

— Ох, хорош! — восхитился он. И тут заметили Фому Ильича. Тот уже изрядно выбился из сил, потому кряхтел в сторонке. — Ну даёшь, сосед! Расскажи, где достал? Да не здесь, проходи, проходи… Да не тащи ты его, оставь, говорю! Да понятно, что магии хватит и не такое пропихнуть. Объяснять Алёне как будем? Что ж я ей скажу? Приходили, мол, вежливые воры, ничего не взяли, подарили цветы? Как она поймет, откуда взялся?

Пока Фома Ильич отдыхал, а Семён Степаныч наливал ему вчерашний борщ, густой и настоявшийся, на этаже открылись двери лифта и послышались лёгкие шаги. Домовые разом повернулись к двери…

— Апчхи! — это был не просто чих, а целый громовой раскат. Алёнка аж ножкой топнула, когда чихала. Домовые ринулись подслушивать.

— Вот сейчас она ее возьмёт, и пойдет Федора моего благодарить… — замечтался Ильич.

— Апчихи! — опять проревели за дверью, и на весь этаж полетела отборная брань.

— Это кто — Апчхи! — сюда лилии приволок! Да ещё — Апчхи! — мне подбросил! Убить хотите? Пчх… Пч… Ааапчхи! Вот гады, а?

— Семён Степаныч, родненький, да что ж это? — взволновался добытчик. Степаныч к тому моменту уже давно добрался до дверного глазка и наблюдал, как Алёнка брезгливо, двумя пальцами, подхватила цветок и побежала к мусоропроводу. Щёлкнула ковшом, и героизм Ильича белым колокольчиком рухнул вниз и полетел в контейнер.

Разъярённая Алёнка вернулась к квартире и загремела ключами.

— Надо же, и как узнали только? Пчхи… Пока теперь выветрится…

— Фома Ильич, а вы не расслышали, как она цветок-то назвала?

— Лилия…

— Вспомнил, я ж его на картинке видел. Ох и дали мы с тобой маху. У Алёнки на них аллергия, да ещё какая! Она как-то по телефону болтала с подружкой, разговор и зашёл…

— И как же теперь..

— Радоваться, вот как.

— Чему же?

— Тому, что мы с тобой записку оставить не догадались. Ни в жизнь она не узнает и не подумает на твоего Фёдора… Подписи-то нет!

4

Как-то днём Степаныч протирал пыль с посудного шкафа. Алёнка туда редко залезала, уж больно высоко. Так что он сам. Как вдруг увидел, что у самого стыка потолка и стены пятно появилось мокрое. Тряпку быстро под ним пристроил и бегом наверх разбираться!

Стучаться не стал. Так ворвался.

Фома Ильич грустно сидел на раковине.

— Ты чего, Фома? Течет же у вас!

— Знаю, что течет! Это я…

— Что ты?

— Что-что? Напортачил!

— Починить что ль не смог?

— Да куда там… — Фома Ильич махнул рукой и рассказал.