Начудесили (СИ)

Поэтому, когда больной простудой Степаныч уютно усевшись на диване закусывал сладкий чай бутербродом из черного хлеба с колбасой, Пуфик пошел к нему жаловаться на судьбу. С громким мрявом он залез на диван, где устроился домовой, и принялся сверлить его взглядом.

— Чего, опять Алёнка тебе шиш с маслом показала, да?

Кот согласно муркнул.

— Ну нельзя тебе, понимаешь? Ты вон уже здоровый какой! Я на тебе верхом ездить могу! Сяду, за загривок возьмусь, будешь меня в гости к Фоме возить.

Кот зевнул.

— Не, а как ты хотел? Задарма колбаску получать?

Пуфик потянулся и хотел было лапой стянуть себе запрещенку, но Степаныч мигом пресек его попытки.

— Ты чего это удумал, клубок ходячий? Моё!

Степаныч переставил тарелку с бутербродами. Пуфик перелег к ней поближе. Домовой опять убрал еду. Кот снова обошел Семена и улёгся возле гостинцев. Озарённый внезапной идеей, Степаныч схватил тарелку и отошёл к окну, держа ее перед собой. Кот отправился следом. Так и прошагали до самой батареи. Домовой критическим взглядом осмотрел кота, поднял глаза на окно, что-то прикинул. А затем бросил попрошайке один ароматный кружок, быстро дожевал бутерброд и вернулся на диван.

И на следующий день Степаныч в обход всех правил пихнул коту колбасу. Пуфик довольно заурчал, слизнул лакомство и благосклонно посмотрел на домового. Семён только усмехнулся.

К концу недели Пуфик окончательно уверился, что друга лучше Степаныча ему во всем мире не сыскать. А то, что когда-то случилось… Кто кактус помянет, тому и ус вон. Да и вообще.

А Степаныч времени даром не терял. Как только почувствовал себя лучше, мигом помчался наверх, с Фомой Ильичом свою идею обсуждать. Сосед сперва пришел в ужас. Оглядел квартиру, вздрогнул, ещё раз оглядел. И отказался. Но Степаныч с таким жаром рассказывал, так агитировал, что друг в конце концов уверовал если не в победу, то в победителя.

— Только колбасу возьми, моя закончилась, — нетерпеливо притоптывал на месте Семён. Фома достал батон сырокопченой, сам нюхнул и облизнулся, напилил кружочков с запасом и пошел вниз, творить добро по методу Степаныча.

Пуфик гостям был рад. А особенно тому, что щедрость их велика. Фома с порога подлизался, так что Пуфик признал другом и его тоже.

Семён вскочил на окно, поднялся и распахнул форточку.

— Зови! — скомандовал он.

Фома достал ещё один кусочек колбасы. Пуфик оживился. Пятясь, домовой подманивал кота за собой и отступал туда, где занял боевую позицию Семён. Пуфик пока ничего не понял, но ситуация ему нравилась. А тут ещё и колбаса шлёпнулась прямо у самого носа. Кот съел, А Фома уже новым кусочком машет. Но с подоконника.

Пуфик был… Как бы это помягче… Грузным мужчиной. И это не шерсть была шикарная. Она-то как раз росла обыкновенная, гладкая. Это Алёнкина любовь была огромна. Так огромна, что звериный доктор каждый раз в ужасе закатывал глаза, когда из переноски выкатывался Пуфик. Но он все ещё оставался котом. Подкрутив хвостом траекторию, Пуфик пузатым снарядом взвился в воздух и плюхнулся рядом с домовым. Впрочем, Фомы на подоконнике уже не было. Он мёрз наверху, на открытой форточке, вместе со Степанычем.

— Не допрыгнет, — убеждённо сказал Ильич.

— Не допрыгнет за одним, два покажи, — возразил Семён.

Пуфик меж тем внизу все дожевал и заозирался.

— Кис-кис, — позвали сверху, и заманчивый запах пробудил в коте все самые лучшие мысли. Пуфик аж подобрался весь, а Фома уже вертел двумя кусками колбасы.

— Слушай, Степаныч… А ты уверен? — глянул за окно Фома, пытаясь понять, как именно они завершат идею неугомонного соседа.

— Мани давай! — огрызнулся Семён. — Щас допрыгнет, всё решим.

Допрыгнуть Пуфик смог, даже слишком. Всё-таки не каждый день приходилось ему так стараться. Поэтому кот не рассчитал. Ну поплохела у него кошачья математика в голове, колбасой затуманило. Ещё раз взлетев в воздух, усатый круглый дирижабль вскользь коснулся лапами оконной рамы, сшиб мощной грудью Фому и вместе с ним ухнул в уличный сугроб.

— Ох, голова моя садовая! Не предусмотрел! — и, продолжая себя ругать на чем свет стоит, Степаныч кинулся на улицу спасать операцию.

Пострадавшие нашлись быстро. Фома мягко приземлился, удачно. Выбрался кое-как, посмеялся даже, что уж слишком часто он падать стал… А вот Пуфику подурнело. Он на улице своими лапами и не бывал. Разве что в раннем котячестве, когда его Алёнка из подвала забрала. А с тех пор ни-ни. Надо оно ему? Ох, прав был доктор, колбаса до добра не доводит! Ох, лапам-то как холодно. Ох, пузо морозит!

— И что дальше, великий стратег? — спросил Фома, разглядывая перепуганного и вжавшегося в снег кота.

— Форточка у тебя открыта?

— Ну да, сам же просил…

Степаныч посмотрел наверх, удостоверился.

— Колбасу доставай! — скомандовал домовой. Фома откопал последний кусок и показал его Пуфику. Кот не двинулся с места.

— Чего это он? — удивился Степаныч.

— Испугался! Или поумнел…

— Это Пуфик-то поумнел?

— Значит, испугался. Что делать будем.