Над бездной

— Оттого, что вино уж больше не веселит моего сердца… ах!.. каждый день, каждый вечер одно и то же вино, одни и те же кушанья, одинаковые залы, одни и те же друзья, куда ни поди!

— Одна и та же Ланасса, которая любит тебя до безумия, — договорила гречанка с ревнивым укором.

— И которая, несмотря на это, изменяет мне двадцать четыре раза в сутки, — прибавил красавец с горькой усмешкой.

— А ты мне — сорок восемь, — сказала гречанка, надувшись, — не надо ли тебе денег, Фламиний? если надо, не бери у отвратительной жидовки, которая никогда не даст никому даже двух динариев без брани. Возьми у меня; мой отец гораздо терпеливее Натана и Иохая. Надо?

— Нет, не надо, — ответил Фламиний и лениво зевнул.

В эту минуту Росция начала свой трагикомический монолог.

— Что же ты не смеешься? — спросила Ланасса.

— Да потому, что не смешно, — ответил Фламиний, — я уже много раз слышал нечто подобное.

— Прекрасная Росция, — обратился к актрисе молодой весельчак Лентул Сура, когда дружный общий хохот смолк, заглушив конец монолога, — представь нам, как Сервилий декламирует стихи своего сочинения, — потешные стихи деревенского поэта-отшельника, который тщетно силится вскарабкаться на Парнас, сидя на бескрылом Пегасе старческой фантазии… ха, ха, ха!..

Лицо актрисы омрачилось, точно темное облако сошло на ее чело и затемнило веселый блеск ее глаз.

— Я тебя много раз просила, Лентул, не произносить в моем присутствии имени этого человека иначе, как с уважением, — ответила Росция с заметною строгостью и недовольством.

— К его поэтическому таланту?

— Его талант невелик, но его добродетель выше нашей; не будем о нем говорить.

— Ха, ха, ха!.. ты и теперь еще любишь его!

— Тебе нет дела до моих чувств, как и мне до твоих.

Сказавши это, Росция отвернулась и отошла на другой конец залы. Через несколько времени она обратилась к гостям:

— Друзья, наш ужин кончен; завершим его веселою песнью в честь Афродиты-Венеры. Милая Фульвия, не споешь ли ты нам какой-нибудь гимн?

— Охотно, — ответила нежная красавица, радостно улыбаясь.

Фульвия очень любила щеголять своим голосом.

Грациозно встала она со своего места, взяла у слуги красивые гусли с золотыми украшениями, поместилась среди залы, приняв живописную позу, и сказала:

— Прошу всех желающих подпевать мне хором припев.

Взяв несколько звучных аккордов прелюдии, Фульвия запела страстную песнь греческой поэтессы Сафо:

К тебе, златотронная, в высях лазурных,
Дарами обильная Зевсова дочь Афродита,
Я страстной душою взываю!..

Многие подхватили и повторили последнюю строфу как припев:

Я страстной душою взываю!..

Душа Фульвии, нежная и любящая, в эту минуту искренно взывала к богине любви. Ее сердце билось сладостным трепетом блаженства любви и свободы, которых она достигла, разрушив все преграды, воздвигнутые жизнью. Ее серебристый голос лился, точно мелодичное журчанье ручейка в лесной глуши.

Все гости с восхищением взирали на эту чудную певицу; их припев под влиянием чар голоса Фульвии невольно звучал также искреннею задушевностью. Даже насмешливое лицо Лентула приняло более серьезное выражение.

Может ли беспощадный топор Судьбы вырубить блаженную чащу леса грез, осеняющую этот мелодичный источник, журчащий среди гиацинтов, и безжалостно замутить его тихие струи мусором горя? — Гости не трудились над решением подобных вопросов. Одна только Росция, верная в каждую минуту жизни своему трагическому амплуа, глубоко вздохнула и прошептала сама с собой о Фульвии:

— Несчастная, она скользит над бездной!..

После пения Фульвии гости перешли из столовой в залу, Дионисия выступила на средину, подавая этим сигнал к началу танцев. Несмотря на свой юный возраст, она уже была первою балериной сцены и получала 160 000 сестерций жалованья. Ее костюм был не таков, как у Росции. Она была одета в легкую, почти прозрачную, короткую тунику с широким поясом, похожим на баску, спускавшуюся спереди и сзади ее талии почти до колен и состоявшую из жемчуга и золотых блесток. Ударяя в маленький тамбурин, украшенный лентами, Дионисия стала выделывать грациозные па. К ней присоединились ее подруги из кордебалета. Их танец, сначала тихий, мало-помалу перешел в быстрый, вакхический экстаз. Они, как вихрь, понеслись с бубнами и тимпанами по зале. Молодые мужчины и женщины из гостей с увлечением присоединились к танцующим. Вся толпа закружилась, не исключая сенаторов, забывших и свой сан, и предков, и славу своих подвигов.

Через час после открытия бала гости веселыми парочками начали одни за другими исчезать в дверях залы, выходя в густой сад, роскошно убранный цветами, статуями, фонтанами, беседками и гротами, освещенный разноцветными фонарями.

Одни искали уединения для своих признаний в любви; другие спешили к готовым столам играть в кости; многие завладели красивыми гондолами, качавшимися на волнах Тибра, и поплыли с пением и музыкою.