– Я отпущу их с вечерних занятий ради этого, – съязвил Ноа.
Услышав его слова, она не могла не ответить ему улыбкой.
Сбежав с лестницы, он сказал на прощание:
– Я еще вернусь. – И широкими шагами двинулся прямо через лужайку перед домом к своему автомобилю.
Школьный автобус прихватил с собой девочек из команды Пейдж и солидный запас пиццы. Когда он подкатил к дому Пейдж, Мики уже удалился, а местный слесарь трудился в поте лица, устанавливая на парадной двери и двери, ведущей через черный ход, толстенные засовы, которые Пейдж в жизни не подумала бы покупать, если бы дело касалось ее одной. Но теперь у нее были Сами и Джилл, и Пейдж не могла бы уходить на работу, если бы знала, что ее питомицы могут стать жертвой неизвестного злодея.
Кроме того, кто знает, злодей мог остаться подкарауливать у ее дома, в ожидании, когда все уйдут. Он мог расположиться в кустах и наблюдать за ее домочадцами. Теперь, разумеется, они будут в безопасности, но сама мысль о том, что кто-то сидит в укрытии и следит за ними, сводила ее с ума.
Она пыталась вычислить, кто же этот человек, и ради чего он вломился в ее дом. Она до сих пор не могла определить, пропало ли что-нибудь в ее доме. Пока девочки убирали гостиную и кухню, Пейдж занялась спальней.
– Здесь потрудились больше, чем где-либо, – заметил Ноа, стоя в дверном проеме.
Почти каждый ящик в секретере был выдвинут и обыскан. При этом неизвестный переворошил кучи женского белья и прочих принадлежностей, которые потом в беспорядке запихал назад. Полки в комоде оказались ничуть не в лучшем состоянии. Корзинка Мары с принадлежностями для вязания была перевернута, а катушки и шпульки с нитками, равно как и мотки шерсти, в беспорядке разбросаны по полу.
Пейдж складывала белье в корзину, куда обыкновенно укладывала вещи, прежде чем нести их в прачечную. Ей было абсолютно все равно, сколько белья перестирать ей придется, – она готова была стирать всю ночь, лишь бы восстановить ощущение чистоты, к которой она привыкла.
– Я не могу представить себе, кому это все было нужно.
– На свете живет множество извращенцев. Сердито, даже с отвращением она отправила в корзину ночную рубашку.
– Я всегда полагала, что Таккер в этом смысле выгодно отличается.
– Все города, большие и маленькие, в чем-то похожи. С другой стороны, незаметно, чтобы здесь работал опасный преступник. Пожалуй, скорее человек с весьма специфическим чувством юмора. Вы уверены, что ничего не пропало?
Пейдж заглянула в шкатулку, в которой хранила ювелирные изделия, и отметила, что и там все цело. Она проверила папку с документами, где лежали всевозможные официальные бумаги – закладная на дом, страховые полисы и дипломы учебных заведений. Все бумаги были на месте, так что если в папке и рылись, то исключительно с целью сфотографировать содержимое.
Неожиданно Пейдж вспомнила о письмах Мары. Отодвинув в сторону платья, блузы и брюки, она вытащила из гардероба фартук, который Мара сшила ей в подарок на день рождения несколько лет назад. Сам по себе фартук являлся своего рода шуткой, поскольку Пейдж была плохим кулинаром, несмотря на попытки Мары вовлечь ее в это неинтересное занятие. Последняя попытка ограничилась подарком Пейдж фартука, у которого впереди находилось не менее дюжины всевозможных карманов и карманчиков. Мара утверждала, что карманы достаточно глубоки для того, чтобы Пейдж могла хранить в них всевозможные ингредиенты, необходимые для приготовления шоколадного торта, который обыкновенно выпекается по случаю официальных праздников или неофициальных междусобойчиков среди коллег по работе.
Пейдж не имела по этому поводу собственного мнения, поскольку шоколадного торта она так с тех пор и не испекла. Зато карманы и в самом деле были достаточно глубокими, чтобы хранить в них пачки писем. Все пачки также оказались в полной неприкосновенности, все четыре, и каждая аккуратно перевязана шерстинкой своего цвета.
– Все на месте, – сказала она и удивилась, почему вдруг подумала о письмах Мары с такой тревогой. Возможно, потому, что они имели слишком интимный, личностный характер. Но по этой причине они вряд ли могли заинтересовать ее незваного гостя. Он, следуя логике, ими не поинтересовался, поскольку письма остались нетронутыми. Если, разумеется, он не смог догадаться, что они находятся в фартуке.
– Но зачем хоть единой душе на свете нужны письма Мары?
– Что это было? – спросил Ноа.
Она неопределенно пожала плечами.
– Так, ничего особенного.
– Когда вы искали это ваше «ничего особенного», вы были бледны, как полотно.
– Это личные бумаги.
– Любовные письма?
Она посмотрела на него долгим взглядом.
– Нет, это не письма от любовника. У меня никогда не было столь сентиментального любовника, который бы утруждал себя писанием писем.
– Вам случайно не нужен такой? – спросил он, облокотившись о бюро, – или вы рассматриваете сентиментальность как признак слабости?
Пейдж стала складывать рубашки и майки в другую корзину, в которой носила вещи в прачечную.