Над гнездом кукушки

Билли чуть не лопнул, пытаясь сказать, чтобы он и думать не смел о Кэнди, его девушке! Макмёрфи отвел Билли в сторонку и сказал не беспокоиться насчет целомудрия его девушки – к тому времени, как Билли выполнит свою программу, Тёркл, старый енот, будет, скорее всего, таким пьяным и сонным, что не сможет вложить морковку в пилотку.

Девушка опять запаздывала. Мы сидели в халатах в дневной палате и слушали, как Макмёрфи с мистером Тёрклом вспоминают случаи из армейской жизни, затягиваясь по очереди самокруткой мистера Тёркла; затягивались они основательно и не выдыхали дым, пока у них глаза на лоб не лезли. Хардинг не удержался и спросил, что это у них за сигаретка с таким интересным запахом, а мистер Тёркл сказал высоким сиплым голосом:

– Да просто сигаретка. Хей-хо, да. Хошь курнуть?

Билли все больше нервничал, боясь, что Кэнди не придет, а еще больше – что придет. Он то и дело спрашивал, чего мы никак не ложимся, мерзнем тут, в темноте, как гончие, ждущие в кухне обрезков, а мы ему только усмехались. Ложиться никому не хотелось; мы вовсе не мерзли, наоборот – от души проводили время, сидя в полутьме и слушая истории Макмёрфи и мистера Тёркла. Никто не выглядел сонным и не переживал насчет того, что уже третий час ночи, а девушки все нет. Тёркл высказал мысль, что она запаздывает потому, что в окнах темно, и она не может нас найти; Макмёрфи с ним согласился, и они забегали по коридору, везде включая свет, и были уже готовы включить верхний свет в спальне, но Хардинг сказал, что тогда все проснутся и придется с ними делиться. Они с ним согласились и ограничились светом в кабинете врача.

Как только они осветили все отделение, послышался стук в окно. Макмёрфи подбежал и приник к стеклу, обхватив лицо ладонями, чтобы видеть. Потом повернулся к нам и сказал, усмехаясь:

– Красотку даже ночью видно по походке.

Взяв Билли за запястье, он подтащил его к окну.

– Впускай ее, Тёркл. Жеребец землю роет.

– Слушай, Мак-м-м-мёрфи, погоди, – стал мямлить Билли.

– Никаких мама-ма-мёрфи, Билли. Поздно отступать. Прорвешься. Вот что я тебе скажу: ставлю пять долларов, что она у тебя пощады запросит; по рукам? Тёркл, открывай окно.

В темноте стояли две девушки: Кэнди и та, другая, которая не приехала на рыбалку.

– Мать честная! – сказал Тёркл, помогая им. – Всем достанется.

Мы все бросились помогать: девушки задрали юбки выше пояса, чтобы забраться к нам.

– Чертяка ты, Макмёрфи, – сказала Кэнди.

И так рьяно бросилась ему на шею, что чуть не кокнула бутылки, которые держала в обеих руках. Она заметно пошатывалась, а волосы, собранные в узел на макушке, растрепались. На мой взгляд, ей было лучше, когда они спадали на спину, как на рыбалке. Забравшись в окно, она указала бутылкой на другую девушку.

– Сэнди тоже приехала. Взяла и бросила своего благоверного маньяка из Бивертона; круто, да?

Вторая девушка, забравшись, поцеловала Макмёрфи:

– Привет, Мак. Извини, что не приехала. Но я одумалась. Сколько можно терпеть эти фокусы: то белые мыши в постели, то червяки в кольдкреме, то лягушки в лифчике.

Она тряхнула головой и провела рукой перед лицом, словно стирая из памяти своего помешанного на любви к природе мужа.

– Господи, ну и маньяк.

Обе девушки были в юбках, кофтах, нейлоновых чулках и босиком, и обе раскраснелись и хихикали.

– Нам пришлось все время спрашивать дорогу, – пояснила Кэнди, – в каждом баре.

Сэнди огляделась с широко раскрытыми глазами.

– Ого, Кэнди, детка, куда мы попали? Это взаправду? Мы, в натуре, в психушке? Блин!

Она была крупнее Кэнди и старше лет на пять, а каштановые волосы уложила в модный узел на затылке, но отдельные пряди все равно спадали вдоль широких румяных скул, отчего она выглядела как ковбойша, пытавшаяся сойти за светскую даму. Внушительные плечи, груди и бедра, а также чересчур широкая улыбка не позволяли ей считаться красавицей, но у нее был аппетитный вид, а на пальце покачивался, словно сумочка, галлон[47] красного вина.

– Как, Кэнди, как-как-как с нами случается такая дичь?

Она снова огляделась кругом и встала, расставив пошире босые ноги и хихикая.

– Вы напрасно волнуетесь, – сказал ей Хардинг сумрачно. – Это все плод вашего воображения: из тех, что преследуют вас бессонными ночами, а потом вы боитесь рассказать психоаналитику. Вы здесь не взаправду. Как и это вино. Ничего этого нет. Ну вот, а теперь продолжим.

– Привет, Билли, – сказала Кэнди.

– Что творится, – сказал Тёркл.

Кэнди со смущенным видом протянула Билли бутылку.

– Принесла тебе подарок.

– Это все грезы наяву в духе Торна Смита[48]! – сказал Хардинг.

– Ну и ну! – сказала Сэнди. – Во что мы вляпались?

– Т-с-с-с, – сказал Скэнлон, нахмурившись. – Потише, а то перебудите других засранцев.

– В чем дело, жмот? – усмехнулась Сэнди, снова принимаясь оглядываться. – Боишься, всем не хватит?

– Сэнди, я так и знал, что ты притащишь этот дешевый паршивый портвейн.

– Ну и ну! – она перестала оглядываться и уставилась на меня. – Зацени этого, Кэнди. Голиаф – фи-фай-фо-фам[49].