Над гнездом кукушки

– Что ж, это уже предложение для сильных духом, – говорит Хардинг, отбрасывая журнал. – Почему бы не вынести это на голосование на завтрашнем собрании? «Мисс Рэтчед, я бы хотел выдвинуть предложение, чтобы устроить в отделении en masse[16] перекур, с телевизором и пивом».

– Я бы поддержал, – говорит Чезвик, – черт возьми.

– Засунь поглубже свой анмас, – говорит Макмёрфи. – Мне тошно смотреть на вас, старых кошелок; когда мы с Чезвиком свалим отсюда, я, наверно, ей-богу, забью гвоздями дверь. Вы, ребятки, лучше оставайтесь; вам мамочка, наверно, не велит улицу переходить.

– Да? Вон оно как? – Фредриксон подходит к Макмёрфи. – Ты, значит, поднимешь свой большой мужицкий говнодав и вышибешь дверь? Какой крутой.

Макмёрфи едва удостаивает Фредриксона взглядом; он уже усвоил, что Фредриксон может иногда хорохориться, но, как до дела доходит, пасует.

– Ну так как, мужик, – гнет свое Фредриксон, – вышибешь эту дверь и покажешь нам, какой ты крутой?

– Нет, Фред, я бы, наверно, не стал рисковать покоцать башмак.

– Да? Окей, тебя послушать, ты такой крутой. Как же ты думаешь свалить отсюда?

Макмёрфи осматривается.

– Ну, я бы мог, наверно, выбить стулом сетку на каком-нибудь окне, когда и если мне захочется…

– Да ну? Так бы и выбил, а? Вот так взял и выбил? Окей, давай посмотрим. Ну же, мужик, ставлю десять долларов, что не сможешь.

– Даже не пытайся, Мак, – говорит Чезвик. – Фредриксон знает, ты только стул сломаешь и угодишь в беспокойное отделение. В первый день, как нас сюда перевели, нам показали, что это за сетки. У них особая конструкция. Техник взял стул, прямо как тот, на какой ты ноги поставил, и стал лупить им по сетке, пока не раздолбал в дрова. А сетка только чуть помялась.

– Ну ладно, – говорит Макмёрфи, снова осматриваясь. – Нам нужно что-то потяжелее. Как насчет стола?

Я вижу, он втянулся. Надеюсь, Старшая Сестра этого не слышит; иначе через час он будет в беспокойном.

– Не лучше стула. То же дерево, тот же вес.

– Ну, хорошо, давайте просто прикинем, ей-богу, что мне нужно метнуть в эту сетку, чтобы выбить ее. И если вы, птахи, думаете, что мне слабо́, если действительно приспичит, тогда подумайте еще раз. Окей, что-нибудь побольше стола или стула… Что ж, будь это ночь, я бы мог метнуть того жирного негра; веса в нем хватит.

– Слишком мягкий, – говорит Хардинг. – Он бы впечатался в сетку и отскочил, разрисованный под картонку для яиц.

– А как насчет кровати?

– Кровать слишком большая, даже если поднимешь. Не пройдет в окно.

– Поднять-то подниму. Ну-ка, черт, а ведь вот: эта штука, на которой сидит Билли. Эта здоровая тумба с ручками и рычагами. Она же достаточно твердая? И веса в ней, должно быть, достаточно.

– Еще бы, – говорит Фредриксон. – Это все равно как взять и пробить ногой стальную входную дверь.

– А что не так с этой тумбой? Непохоже, чтобы она была прибита.

– Нет, она не прикручена – ее наверно ничего не держит, кроме нескольких проводов, но ты глянь на нее, бога в душу.

Все смотрят на тумбу. Она железобетонная, размером с полстола и весит, наверно, сотни четыре фунтов[17].

– Окей, гляжу. Она не выглядит больше тюков сена, которые я в кузова закидывал.

– Боюсь, друг мой, это устройство весит несколько больше твоих тюков сена.

– На четверть тонны побольше, спорить готов, – говорит Фредриксон.

– Он прав, Мак, – говорит Чезвик. – Она ужасно тяжелая.

– Черт, вы что, птахи, говорите мне, я не смогу поднять эту плевую фигульку?

– Друг мой, я не припомню, чтобы психопаты могли передвигать горы, в дополнение к остальным своим выдающимся способностям.

– Окей, говорите, я ее не подниму. Ну ей-богу. – Макмёрфи спрыгивает со стола и начинает снимать зеленую куртку; из-под майки выглядывают наколки, обрисовывающие мускулы у него на руках. – Тогда кто готов выложить пять баксов? Никто меня не убедит, что я чего-то не смогу, пока сам не попробую. Пять баксов…

– Макмёрфи, это так же безрассудно, как и твое пари насчет медсестры.

– У кого есть лишние пять баксов? Берем или сдаем…

Ребята, не мешкая, выдают расписки; Макмёрфи столько раз разделывал их в покер и блэк-джек, что им не терпится с ним рассчитаться, а это беспроигрышный вариант. Не знаю, к чему он это затеял; какой бы он ни был здоровый, нужно трое таких, чтобы сдвинуть эту тумбу, и он это знает. Ему достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, что он от пола ее вряд ли оторвет, не то что поднимет. Нужен великан, чтобы поднять ее. Но когда острые выдают ему расписки, он подходит к тумбе, снимает с нее Билли Биббита, плюет себе на большие мозолистые ладони, хлопает ими, поводит плечами.

– Окей, посторонись. Иногда, когда я всерьез напрягаюсь, я вдыхаю весь окружающий воздух, и взрослые мужчины теряют сознание от удушья. Назад. Вероятно, будет трескаться бетон и лететь сталь. Уведите женщин и детей подальше. Назад…

– Боже правый, он же может, – мямлит Чезвик.

– Ну да, если только языком, – говорит Фредриксон.