Над горой играет свет

Столько розового, чокнуться можно, бесилась я. Дома стены были желтыми, светильник молочно-белый, а на стенах рисунки Мики. Мне недоставало железной кровати с перьевым тюфячком. И комода, который смастерил дядя Иона, когда я родилась. А кедровый шкафчик? А коврик? Но больше всего я тосковала об одеяле бабушки Фейт и об окне, из которого всегда смотрела на свою гору, и она улыбалась мне.

Выглянув в окошко новой спальни, я увидела, что мне машет ветками акация, но не махнула ей в ответ.

Ребекка подошла ближе, протянула руку.

— Все будет хорошо. Понимаю, как тебе сейчас непросто.

Я попятилась.

Рука Ребекки упала.

— Я совсем забыла про ужин!

Она отправилась на кухню, я поплелась за ней, хотелось вырваться из этих розовых стен. Ребекка была в коричневых брюках и в папиной белой рубашке, туфли практически без каблука. Тоже высокая, но в остальном ничего общего с мамой. Зачесанные назад светло-рыжие волосы были плотно прижаты лентой под цвет глаз, зеленых, кожа молочно-белая, сквозь нее просвечивали голубые жилки.

Прижавшись спиной к холодильнику, я смотрела, как Ребекка кромсает ножом лук. Хотелось спросить, чем помочь, но разговаривать с ней не хотелось. Тут, причмокнув, отворилась дверь черного хода, и в кухню вошел Мика. Он недоуменно хлопал глазами, видимо, вообще не знал, что меня везут сюда. Мы долго, как дураки, таращились друг на друга, а потом он сунул руки в карманы и рассмеялся. Мика немного подрос, и его волосы тоже, они превратились в волнистую темную шевелюру. Брат был в черной футболке, джинсы, продранные на коленках, кроссовки на босу ногу. Я прижала ладони к глазам, которым вдруг стало горячо и щекотно.

— И что это за офигительная шутка? — спросил Мика.

— Я же сказала, что она сегодня приезжает, — сказала Ребекка.

— Ви, смотри сюда! Я Элвис.

Я раздвинула пальцы и, не успев расплакаться, улыбнулась. Мика очень похоже крутил бедрами и томно кривил губы.

— Идем, покажу свою комнату. — Он подтолкнул меня к двери в коридор и потащил за руку.

У Мики стены были белыми и не пахли краской.

И все были в рисунках, совсем как дома. Одеяло в клеточку, белую, голубую и зеленую. Никаких «ковбойских мотивов».

Мика выудил из-под кровати альбом с рисунками.

— Хочешь посмотреть?

Конечно, я хотела, и мы уселись на кровать. Мика переворачивал листок за листком, он стал рисовать гораздо лучше, чем раньше. Было очевидно, что брат у меня не такой, как у всех, брат у меня особенный.

— Это соседские собаки. Пебблз[16] и Отис[17].

— Как смешно их зовут. — Я всегда ценила удачные клички. — Можно с ними поиграть?

— Они переехали. Теперь в их доме живет какая-то бабулька.

Один рисунок, вложенный между страницами, Мика вытащил и, перевернув, положил на покрывало. Я тут же его сцапала. Ужас, кричащий человек, весь в ранах, из которых хлещет кровь.

— Отдай! — Мика выхватил у меня листок, довольно сильно порвав. Лицо его перекосилось от бешенства.

Я спрыгнула с кровати и отскочила. Прочно запертые двери моего сердца с грохотом распахнулись, потом захлопнулись, потом снова распахнулись под напором ворвавшегося ветра. Я снова прижала к глазам ладони.

— Ч-черт! Прости, сестренка. — Он положил руку мне на плечо. — Ну ладно, мир.

Я опустилась на кровать. А Мика достал портрет: женщина в кресле с книжкой. Старательно его разгладил.

— Глянь-ка.

— Это она? — Я ткнула пальцем в сторону кухни.

— Ну да.

— Ругается? Часто?

— Да нет. Мама чаще ругалась.

Я стиснула пальцами колени.

— Мама ругалась не часто.

— Но если была не в настроении, то здорово. Ребекка вообще не такая заводная.

— И тоже любит выпить?

— Не особенно.

К следующей страничке была приклеена фотография изумительной белой птицы.

— Это цапля. Видала? Хочу ее скопировать. — Он погладил птицу пальцем. — Не пойму, как я ей вообще. Нравлюсь, не нравлюсь…

— Кому?

— Ребекке.

— Почему не поймешь?

— Да так. — Он перевернул страницу и ткнул в аллигатора. — Я этого зубастого в озере видел, огромный, жирный, изобразил вот.

Я с ужасом смотрела на крокодильи зубы, такие вмиг разорвут на кусочки.

— А тут во дворе крокодилы тоже ползают?

— Такого не припоминаю. А вот огромную змеюку я видел недели две назад, под крыльцом.

— Огромная змея? Под крыльцом?

Мика рассмеялся:

— Не бойся, тут на них никто не обращает внимания. У друга моего одна в ванную забралась.

— У тебя есть друг?

— Друзья, — уточнил Мика, перевернув очередную страницу, — я увидела портрет Энди. — С той фотки, которую ты мне прислала.

— Классно.

Мы смотрели на Энди, крепко обнимавшего своего Тигра Траляляя.

— Я ведь с ним даже не попрощалась.

— Как это?

— Мама не разрешила.

— Ясно. Струхнула, что расскажешь ему про нее, какая она сволочь.

— Неправда!

— Правда! Ей плевать на меня, а теперь ей и на тебя плевать!

— Врешь ты все!

— Вру? А почему она там, а мы с тобой оказались тут?

Я пожала плечами.

— Знаешь, я скучаю по Энди.

— Я тоже, — вздохнул Мика и, вскочив, прошелся по комнате. Я испугалась, что он уйдет, наверняка у него есть дела поважнее, чем торчать с малявкой сестрой. Не глядя мне в глаза, он вдруг добавил:

— Мама и Энди сюда отпустит, это было бы здорово.