Читаем Над горой играет свет полностью

Их голоса словно бы куда-то ухнули, потому что я вдруг вспомнила маму и Энди. Как они там? Энди, наверное, спрашивает, где сестренка. А мама говорит, что я уехала в Луизиану. Они сидят вдвоем на диване и плачут не переставая. Мама говорит: «Ах, Энди! Зачем же, зачем я отправила туда мою Вирджинию Кейт?» А Энди ей в ответ: «Ах, мама, ты очень злая». Я подумала, что сейчас, возможно, раздастся телефонный звонок, ведь они там уже почти два дня обливаются слезами.

— Па-а-ап, давай позвоним маме и Энди.

— Я уже ей звонил, Букашка.

— Но мне не удалось поговорить с ним перед отъездом.

И вмиг пронзила тревога: кто же позаботится об Энди, если мама напьется до бесчувствия? Виски сдавило, голова слегка закружилась.

— Не стоит. Не стоит парня расстраивать.

Я стиснула губы, чтобы не сказануть какую-нибудь гадость, поддаться ненависти.

Папа погладил меня по голове, совсем даже некстати.

— Ребекка работает в больнице. В лаборатории. Правда, здорово? — сказал папа.

Я посмотрела на нее, но она сосредоточенно изучала свою тарелку.

Папа встал, отодвигая стул.

— Все было очень вкусно, Ребекка. — Он обернулся ко мне: — Ну, Букашечка, почему бы тебе не помочь убраться?

А сам пошел смотреть сериал «Доктор Килдар» Я тогда еще подумала, как это несправедливо: почему девочки должны убираться и готовить, а мальчики могут делать то, что им хочется? Я помогла отнести на кухню грязную посуду и ждала дальнейших указаний.

— Мыть или вытирать? — спросила Ребекка.

— Мыть? Я?

Она наполнила раковину водой и добавила жидкого мыла. Больше не было произнесено ни слова. Когда посуда была вымыта, Ребекка поблагодарила меня и сказала, что у нее что-то разболелась голова. Ушла к себе и закрылась. Я побрела в гостиную, но папа спал, развалившись на диване. Тогда я отправилась в свою пахнувшую краской комнату, еще раз осмотрела все. Открыла окошко, потрогала ветку акации. Ночь пахла непривычно, густой душной влагой, и была полна незнакомых звуков.

Я усадила Фионадалу и Траляляя рядом с розовыми подушками и забралась на кровать, прямо в том же, в чем уехала из Западной Вирджинии (так и не переоделась), все мускулы вскоре одеревенели.

Мне очень не хватало одеяла бабушки Фейт, под которым удобно было сворачиваться калачиком. Интересно, а она могла видеть, как я ехала в Луизиану, весь этот мой путь?

Бабушка мне приснилась. Как она дает Лепестку яблоко и смеется, когда поросенок, чавкая, жмурится от такого невероятного свинячьего счастья. Но в это время сзади крадется по дорожке дедушка Люк, в руке у него топор. Я кричу бабушке, чтобы хватала Лепестка и бежала прочь. Я и сама бегу, но почему-то остаюсь на месте. А дедушка все ближе и ближе, бабушка не слышит, продолжает почесывать и гладить Лепестка. И вот дедушка уже поднимает топор…

Тут я проснулась. В окно дул знойный ветер, ветки шелковой акации царапали снаружи оконную раму. Я услышала, как открылась и затворилась входная дверь. Потом раздался стук папиных ботинок. Если очень постараться, то, наверное, даже можно было вообразить, что я дома, в своей родной кровати.

ГЛАВА 16. Кейт из Западной Вирджинии все им делает не так

Проснувшись, никак не могла понять, где это я, пока не взглянула на тошнотворное розовое пространство. Потянулась, слезла с кровати и попыталась застелить ее так же, как было. Потом выскочила из комнаты и бегом к выходу, а там уже чинно прошествовала к стоявшему на широком крыльце (прямо веранда) креслу-качалке. Было только шесть часов, но здорово припекало.

Почти тут же из дома вышел Мика:

— Салют.

— Привет, — ответила я, стукнув ногами об пол, чтобы лучше раскачаться.

— Нет тут у нас никаких «приветов», все говорят «салют». Салют. — Он бухнулся во второе кресло и так сильно оттолкнулся ногами, что оно мощно запрыгало и загромыхало, едва не опрокинулось.

Мика скроил испуганную физиономию.

— На помощь! Караул! Мое кресло скачет и пердит, как взбесившийся бык!

Я умирала со смеху.

— А чего это ты никак не снимешь все это?

Я взглянула на мамину блузку и на кошмарные клетчатые бриджи. Все мятое и в жирных пятнах.

— Ну и жара здесь, — промямлила я.

— Офигенная. — Мика соскочил с кресла, подпрыгнул, пытаясь коснуться рукой потолка. — Жарко как у слона в жопе. — Он хлопнул себя по ляжке и громко захихикал, изображая клоуна.

— Тише! Перебудишь всех людей в соседних графствах.

— Не перебужу. А знаешь почему?

Я пожала плечами.

— А потому, что графств тут нету. Тут люди живут в округах.

— В о-кругах? — изумилась я. — И что же это за круги?

— Те же графства, но с другим названием. Округа.

— Как это?

Он сиганул с крыльца, потом снова взбежал вверх по ступенькам. Волосы были уже совершенно мокрыми от пота.

— Слушай сюда. Чтобы тут жить, нужно знать кое-какие тонкости, иначе тебя заедят.

Я слегка напряглась. Заедят. Наверное, у них тут под домами прячутся не только змеи, но и аллигаторы. В энциклопедии я прочла, что бури и невзгоды ждут на пути в Царство Божье. Значит, ждут и змеи, и крокодилы, и жучки, и мошки, которые тут наверняка повсюду ползают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
iPhuck 10
iPhuck 10

Порфирий Петрович – литературно-полицейский алгоритм. Он расследует преступления и одновременно пишет об этом детективные романы, зарабатывая средства для Полицейского Управления.Маруха Чо – искусствовед с большими деньгами и баба с яйцами по официальному гендеру. Ее специальность – так называемый «гипс», искусство первой четверти XXI века. Ей нужен помощник для анализа рынка. Им становится взятый в аренду Порфирий.«iPhuck 10» – самый дорогой любовный гаджет на рынке и одновременно самый знаменитый из 244 детективов Порфирия Петровича. Это настоящий шедевр алгоритмической полицейской прозы конца века – энциклопедический роман о будущем любви, искусства и всего остального.#cybersex, #gadgets, #искусственныйИнтеллект, #современноеИскусство, #детектив, #genderStudies, #триллер, #кудаВсеКатится, #содержитНецензурнуюБрань, #makinMovies, #тыПолюбитьЗаставилаСебяЧтобыПлеснутьМнеВДушуЧернымЯдом, #résistanceСодержится ненормативная лексика

Виктор Олегович Пелевин

Современная русская и зарубежная проза