Над кукушкиным гнездом

Я заглянул в свой — там были знакомые красные капсулы.

Тонкий звон возник у меня в голове и никак не прекращается.

— Постойте, — говорит Макмерфи. — Это что, нокаутирующие таблетки?

Сестра кивает и поворачивает голову, проверить, есть ли кто сзади. Там двое со щипцами для льда, наклонились вперед, локтем чувствуют друг друга.

Макмерфи возвращает стаканчик.

— Нет, мэм. Не хочу завязывать глаза. Хотя от сигареты не откажусь.

Я тоже возвращаю свой стаканчик, тогда она говорит, что должна позвонить по телефону, но, прежде чем мы успеваем что-нибудь сказать, она выскальзывает в стеклянную дверь рядом и уже разговаривает по телефону.

— Извини, Вождь, что втянул тебя в это дело, — говорит Макмерфи.

Я его почти не слышу из-за шума и свиста телефонных проводов в стенах. Чувствую, как летит на меня лавина испуганных мыслей.

Мы сидим в дневной комнате, вокруг те же лица. В дверях появляется сама Большая Сестра, по бокам и на шаг сзади наши большие черные. Пытаюсь спрятаться в кресле, но поздно. Слишком много людей смотрят на меня, липкими глазами держат и не дают двигаться.

— Доброе утро, — говорит она. Та же знакомая улыбка.

Макмерфи отвечает «доброе утро», а я молчу, хотя она и мне громко говорит «доброе утро». Смотрю на черных: у одного пластырь на носу и рука на перевязи, серая кисть висит, как утонувший паук, другой ходит так, будто все ребра у него в гипсе. Оба с ухмылкой на губах. При их состоянии могли бы и не выходить на работу, но не хотят упустить такое. Я ухмыляюсь им в ответ, чтоб тоже знали.

Большая Сестра говорит Макмерфи мягким и терпеливым голосом, как безответственно он себя вел, по-детски, вспылил, как маленький мальчик, — неужели не стыдно? Он отвечает, что нет, и просит продолжать.

Она рассказывает, как вчера, на специальном собрании группы, пациенты нашего отделения согласились с мнением медперсонала, что ему будет полезна шоковая терапия — если он не признает своих ошибок. То есть ему лишь надо признать, что он был не прав, подтвердить, продемонстрировать готовность к контакту, тогда лечение отменят.

Кольцо из лиц ждет, наблюдает. Сестра повторяет, что все зависит только от него.

— Точно? — спрашивает он. — У вас с собой бумага, которую я могу подписать?

— Нет, но если вы считаете необхо…

— Раз уж вы затронули этот вопрос, может, стоит кое-что добавить, например, участие в заговоре свергнуть правительство, а еще мое мнение по поводу того, что жизнь в вашем отделении — самая приятная штука по эту сторону от Гавайев, ну, и всякую другую чушь.

— Мне кажется, что это…

— А потом, когда я все подпишу, вы принесете мне одеяло и пачку сигарет от Красного Креста. Ого! Китайским коммунистам следовало бы у вас поучиться.

— Рэндл, мы пытаемся помочь вам.

Но он уже встал и, почесывая живот, пошел мимо нее и попятившихся черных к карточным столам.

— О'кей, так-так, где тут покерный стол, ребята?

Сестра с минуту смотрит ему вслед, потом идет на дежурный пост звонить.

Двое цветных и белый санитар с курчавыми светлыми волосами сопровождают нас в Главный корпус. По дороге Макмерфи беседует с белым, будто мы на прогулке.

Трава под толстым слоем инея, и оба цветных выпускают клубы пара, как паровозы. Солнце, раздвинув облака, поджигает иней — земля искрится. Воробьи, нахохлившись от холода, ищут среди искр зерна. Мы идем напрямик по хрустящей траве, мимо сусликовых нор, где я видел собаку. Холодные искры. Иней глубоко в норах.

Чувствую его в своем желудке.

Приходим к той двери, за ней гудение, как в растревоженном улье. Перед нами двое, шатаются от красных капсул. Один зашелся как младенец:

— Это мой крест, Господи, благодарю тебя, только это у меня и осталось, Господи, благодарю тебя…

Второй в очереди тоже твердит свое:

— Взять мяч, взять мяч.

Это спасатель из бассейна. Он тихо плачет.

Я не буду плакать и кричать — со мной рядом Макмерфи.

Техник просит нас снять туфли. Макмерфи интересуется, как насчет брюк? Может, тоже разрежут? А головы обреют? Но техник отвечает: мол, много хочешь.

Металлическая дверь глядит своими глазами-заклепками.

Дверь открывается, всасывает первого. Спасатель даже не шелохнулся. Черный пульт в комнате посылает луч, похожий на неоновый дым, который захватывает его лоб со следами от клемм и втаскивает внутрь, как собаку на поводке. Луч трижды крутит его на месте, на лице ужас, он мычит: «Бей раз, бей два, бей три!» — и дверь закрывается.

Слышу, как в комнате с него снимают лоб, словно крышку люка, лязг и путаница заклинивших шестерен.

Дым распахивает дверь, выезжает каталка с первым, он водит по мне глазами, как граблями. То самое лицо. Каталка въезжает обратно и вывозит спасателя. Слышу, как болельщики скандируют его имя.

Техник объявляет:

— Следующая группа.