Доктор поворачивается к сидящим в один ряд ординаторам в противоположном конце комнаты, все они одинаково скрестили ноги, и у всех на одном и том же колене чашка кофе.
— Друзья, — обращается к ним доктор, — я понимаю, что у вас было недостаточно времени, чтобы поставить пациенту окончательный диагноз, но вы
Он очень искусно вытащил их на ковер. Они подняли головы, смотрят на него, затем переводят взгляд на Большую Сестру. Каким-то образом за пару минут она сумела восстановить свою былую власть. Вот так, сидя там, улыбаясь в потолок и не произнося ни слова, она снова взяла бразды правления в свои руки и дала понять каждому, что здесь представляет собой силу, с которой нужно считаться. Если эти ребята будут играть не так, как надо, то скорее всего закончат свою практику где-нибудь в Портленде, в лечебнице для алкашей. Они начали ерзать, как доктор.
— Он, безусловно, способствует возникновению беспорядков. — Первый ординатор решает играть осторожно.
Все потягивают кофе и обдумывают сказанное. Затем вступает следующий:
— И может представлять реальную опасность.
— Верно, верно, — замечает доктор.
Второй решает, что угадал верный путь, и продолжает:
— Причем серьезную опасность. — Он сдвигается на стуле вперед. — Не забывайте, что этот человек совершал насильственные действия с единственной целью: покинуть исправительную ферму и перебраться в довольно комфортабельные условия больницы.
—
Тут третий тихо говорит:
— Сама сущность этого плана может свидетельствовать о том, что он просто хитрый уголовник, а отнюдь не душевнобольной.
Он оглядывается, ему любопытно, как она отреагирует, но она по-прежнему не сдвинулась с места.
А все остальные глядят на него с возмущением, как будто он сказал что-то ужасно неприличное. Он понимает, что оплошал, и пытается превратить это в шутку, хихикает и продолжает:
— Знаете, тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.
Но уже поздно. Первый ординатор ставит чашку на столик, лезет в карман за трубкой, величиной с кулак, поворачивается к нему и очень серьезно произносит:
— Честно говоря, Алвин, ты меня разочаровал. Даже если не читать историю его болезни, то достаточно обратить внимание на его поведение здесь, чтобы понять, насколько абсурдно твое предположение. Человек этот не только болен, но, как я считаю, определенно потенциально агрессивен. Мне кажется, мисс Вредчет это и предполагала, когда собирала совещание. Неужели ты не узнаешь классический тип психопата? Никогда еще не встречался с более очевидным случаем. Этот человек — Наполеон, Чингис-Хан, Атилла.
Вступает второй. Он вспоминает, что сестра говорила насчет буйного.
— Роберт прав, Алвин. Разве ты не видел, как действовал он сегодня? Когда ему не дали осуществить один из его планов, он выскочил из кресла и готов был применить силу. Расскажите, доктор Спайви, что говорится в его деле о насилии?
— Открыто игнорирует дисциплину и руководство, — сообщил доктор.
— Вот. Из его дела, Алвин, видно, что он неоднократно предпринимал враждебные действия против лиц, наделенных властью: в школе, на службе, в
Он замолкает, хмурится, смотрит в трубку, снова берет ее в рот, зажигает спичку и втягивает пламя, сосет, громко причмокивает. Раскурил наконец и сквозь желтое облако бросает украдкой взгляд на Большую Сестру; должно быть, расценил ее молчание как добрение, потому что продолжает уже более вдохновенно и уверенно.
— Прервемся на минуту и представим, Алвин, — слова его ватные от дыма, — представим, что может случиться с кем-нибудь из нас, если оказаться с мистером Макмерфи наедине в индивидуальной терапии. Представь, ты подходишь к какому-то особенно важному и болезненному моменту, и тут он решает, что с него хватит, — как он бы выразился? — «чтобы придурок-студент лез мне в душу». Ты просишь не относиться к тебе враждебно, а он говорит: «Пошел ты к черту», ты просишь его успокоиться, властным голосом, конечно, и вот из-за стола прямо на тебя встают двести десять фунтов рыжего ирландца-психопата. Готов ли ты — да и все мы, если уж на то пошло, — к общению с мистером Макмерфи, если дело примет такой оборот?
Он опять всовывает эту толстенную трубку в угол рта, кладет руки с растопыренными пальцами на колени и ждет. Все думают о здоровенных рыжих бицепсах Макмерфи, о руках, покрытых шрамами, о шее, которая ржавым клином выдается из майки. Ординатор Алвин при этих воспоминаниях бледнеет, словно желтый дым из трубки, которым его обкуривает коллега, окрасил его лицо.
— Итак, вы считаете, что благоразумнее отправить его в буйное? — задает вопрос доктор.
— По крайней мере, так будет безопасней, — отвечает тот, что с трубкой, и прикрывает глаза.
— Я беру свои слова обратно и присоединяюсь к мнению Роберта, — обращается ко всем Алвин, — хотя бы ради собственной безопасности.