Над кукушкиным гнездом

— В таком случае, собрание откладывается, — говорит она. — Работников прошу собраться в комнате для медперсонала примерно через час. Итак, если больше ничего нет…

Поздно, не могу больше сдерживать ее. В тот первый день Макмерфи что-то с ней сделал, заколдовал своей рукой, поэтому она не слушается моих приказов. Но это же бессмысленно, любому дураку ясно; и я бы этого не сделал по собственной воле. Судя по тому, как сестра пристально смотрит на меня, раскрыв рот и не произнося ни слова, я понимаю, что попал в беду, но не могу остановиться. Какими-то невидимыми проводами Макмерфи подключился к ней и медленно поднимает ее, чтобы вытащить меня из тумана, на свет, где я беззащитен. Он тянет ее своими проводами…

Нет. Неправда. Я сам поднял ее.

Макмерфи издает радостный вопль, хватает и ставит меня на ноги, хлопает по спине.

— Двадцать один! С голосом Вождя стало двадцать один! Ей-Богу! И если это не большинство, я съем свою шляпу!

— У-У-УУУУ, — вопит Чесвик.

Ко мне спешат все острые.

— Собрание было закрыто, — объявляет сестра. Она еще улыбается. Вышла из дневной комнаты, идет на дежурный пост, но затылок у нее краснеет и набухает, словно вот-вот она взорвется.

Она не взрывается, по крайней мере, еще в течение часа. Улыбка у нее за стеклом какая-то кривая и странная, такой мы раньше не видели. Она просто сидит, и видно, как при каждом вдохе и выдохе у нее поднимаются и опускаются плечи.

Макмерфи смотрит на часы и объявляет, что вот-вот матч начнется. Он и несколько острых у питьевого фонтанчика драют на коленях плинтус. Я уже десятый раз за сегодняшний день подметаю чулан. Скэнлон и Хардинг ходят с полотером из конца в конец коридора, натирают пол воском, выписывая сияющие восьмерки. Макмерфи повторяет, что, по его мнению, подошло время матча, поднимается и бросает тряпку. Остальные продолжают работать. Макмерфи проходит мимо окна, откуда она свирепо смотрит на него, и ухмыляется ей, словно уверен, что на этот раз он одержал верх. Когда, наклонив голову, он ей подмигивает, ее шея слегка дергается.

Все продолжают заниматься своим делом, но краем глаза следят, как он тянет к телевизору кресло, потом включает телевизор и садится. На экране из вихря появляется картинка, где на фоне бейсбольного поля попугай чирикает остроумные песенки. Макмерфи встает, увеличивает громкость, чтобы заглушить музыку из динамика на потолке, подтягивает к себе и ставит перед собой стул, садится в кресло, перекрещивает ноги на стуле, откидывается в кресле, потом закуривает, чешет пузо и зевает.

— Хо-хо-хо! Сейчас бы только пива и чего-нибудь горяченького.

Видно, как лицо сестры становится красным, она изумленно уставилась на него и шевелит губами. Секунду она оглядывается, видит, что все наблюдают и ждут, как она поступит, — даже черные и сестрички украдкой бросают на нее взгляд, да и больничные врачи, потянувшиеся на собрание медперсонала, тоже наблюдают. Рот ее захлопывается. Она смотрит на Макмерфи, ждет, когда остроумная песенка закончится, потом встает, идет к стальной двери, где находятся приборы управления, щелкает переключателем, и картинка в телевизоре сворачивается, снова превращаясь в серое. На экране остается лишь светлая точка — глазок, прицелившийся прямо в сидящего Макмерфи. Но глазок этот ничуть его не беспокоит. По правде говоря, он даже не показывает вида, что на экране ничего нет. Он берет сигарету в зубы и сдвигает кепку почти на нос, так что вынужден откинуться назад, чтобы видеть из-под козырька.

Сидит так, сцепил пальцы на затылке, ноги на стуле, из-под козырька торчит дымящаяся сигарета — смотрит на экран телевизора.

Сестра, сколько может, терпит, потом подходит к двери дежурного поста и громко обращается к нему: советует помочь другим с уборкой. Он молчит, смотрит дальше.

— Я же сказала, мистер Макмерфи, что в это время вы должны работать. — Не голос, а электропила, которая натянуто завыла, врезаясь в сосну. — Мистер Макмерфи, предупреждаю вас!

Все прекратили работу. Она снова оглядывается вокруг и делает шаг к Макмерфи.

— Вы здесь в заключении, понимаете?.. И под моей юрисдикцией... и медперсонала. — Она поднимает руку, раскаленные красно-оранжевые пальцы впиваются в ладонь. — В моей юрисдикции и в моей власти…

Хардинг выключает полотер, бросает его в коридоре, идет за стулом, ставит рядом с Макмерфи, садится и тоже закуривает.

— Мистер Хардинг! Вернитесь к работе согласно распорядку!

Голос ее сейчас — пила, попавшая на гвоздь, и это так забавно, что я почти смеюсь.

— Мистер Хардинг!

Потом идет и берет стул Чесвик, за ним Билли Биббит, потом идет Скэнлон, потом Фредриксон и Сефелт, наконец все мы бросаем швабры, щетки, тряпки и приносим себе по стулу.

— Вы все… прекратите это. Прекратите!

И вот мы сидим в ряд перед выключенным телевизором, смотрим на серый экран, как будто отлично видим бейсбольный матч, а она кричит и неистовствует за нашими спинами.