Над кукушкиным гнездом

Если бы кто-нибудь зашел и увидел, как несколько человек глядят на пустой экран телевизора, а пятидесятилетняя женщина визжит им в затылок о дисциплине, порядке и наказаниях, то подумал бы, что попал в сумасшедший дом.

Часть вторая

Где-то самым краем глаза вижу белое эмалевое лицо в дежурном посту, раскачивающееся над столом; вижу, как оно коробится и оплывает, пытаясь принять прежнюю форму. Остальные тоже наблюдают, хотя и делают вид, что заняты. Они притворяются, будто смотрят в пустой экран телевизора, но любой может заметить, как они украдкой бросают взгляды на Большую Сестру за стеклом, так же, как и я. Впервые она за стеклом на своей шкуре испытывает, что это такое, когда за тобой наблюдают, а твое единственное желание — опустить зеленую штору между своим лицом и этими глазами, от которых невозможно спрятаться.

Врачи-ординаторы, черные и сестры тоже смотрят на нее, ждут, когда она пойдет по коридору, уже подошло время назначенного ею самою собрания, ждут, чтобы увидеть, как она поступит, когда теперь всем ясно, что и она может терять самообладание. Она знает, что за ней наблюдают, но не двигается с места. Не двигается даже тогда, когда они не спеша тянутся по коридору в комнату медперсонала, без нее. Я замечаю, что вся аппаратура в стенах безмолвствует, будто ждет, когда она поднимется с места.

Тумана уже нет нигде.

Вдруг вспоминаю, что мне полагается убирать комнату медперсонала. Я всегда убираю ее, когда они проводят собрания, уже многие годы делаю это. Но сейчас мне так страшно, что я не могу встать со стула. Я всегда убирал эту комнату, потому что они думали, будто я глухонемой, но теперь, когда они видели, как я поднял руку по приказу Макмерфи, разве они не догадались, что я слышу? Неужели они не сообразят, что я не был глухим все эти годы и слышал секреты, предназначенные только для их ушей? Что они сделают со мной там, в комнате для персонала, если им все известно?

Тем не менее они привыкли видеть меня там. Если меня не будет, они наверняка поймут, что я не глухой, они решат: вот видите? Он не пришел на уборку, разве это не доказательство? Совершенно ясно, что нужно делать…

До меня начинает доходить, какой огромной опасности мы подверглись, позволив Макмерфи выманить нас из тумана.

Рядом с дверью, прислонившись к стене, стоит черный, руки скрестил на груди, розовый кончик языка бегает взад-вперед по губам, смотрит, как мы сидим у телевизора. Глаза, как и язык, тоже бегают, перебегают с одного больного на другого, останавливаются на мне, и я вижу, как его кожаные веки слегка приподнимаются. Долгое время он наблюдает за мной, понятное дело, думает, почему я так вел себя на собрании группы. Но вот он накренился вперед, отлепился от стены и идет в чулан, где хранятся швабры, выносит ведро с мыльной водой и губкой, поднимает мои руки вверх и надевает на одну ручку ведра, словно подвешивает котелок над костром.

— Пошли, Вождь, — обращается он ко мне. — Давай-ка встанем и займемся работой.

Я не двигаюсь. Ведро покачивается на моей руке. Не подаю вида, что слышу. Он пытается меня обмануть. Просит еще раз подняться и, когда я снова не двигаюсь, закатывает глаза, вздыхает, наклоняется, берет меня за шиворот, слегка дергает, и я встаю. Засовывает губку мне в карман, показывает в сторону коридора, где находится комната медперсонала. Я иду.

И пока я иду по коридору с ведром, — вжик! — как всегда, уверенно, быстро и властно меня обгоняет Большая Сестра и поворачивает в дверь. Я удивлен.

Остаюсь в коридоре один и замечаю: вокруг прояснилось, туман исчез. Только там, где прошла сестра, веет холодом, и в белых трубках освещения под потолком, похожих на бруски сияющего льда, циркулирует замерзший свет; они напоминают покрытый инеем змеевик холодильника, специально испускающий белое свечение. Бруски эти тянутся до самой двери комнаты медперсонала в конце коридора, куда только что свернула сестра; эта тяжелая стальная дверь похожа на дверь Шоковой мастерской в Главном корпусе, только на ней еще номер и на высоте головы маленький стеклянный глазок, чтобы персонал мог видеть, кто стучится. Я подошел ближе и замечаю, как через глазок сочится свет, зеленый, едкий, как желчь. Собрание медперсонала вот-вот начнется, поэтому и сочится зеленое, а когда собрание подойдет к середине, желчь зальет все стены и окна так, что мне придется собирать все это губкой и выжимать в ведро, а потом еще отдельной водой смывать осадок в унитаз.

Уборка в комнате для персонала всегда неприятное дело. Никто не поверит, что мне приходится убирать на этих собраниях: жуткие вещи, яды, вырабатываемые прямо порами кожи, кислоты в воздухе, такие сильные, что могут растворить человека. Я видел это.