Над кукушкиным гнездом

— Да? И вы жертвуете вашими новостями ради того, чтобы посмотреть, как компания мужчин играет с мячиком?

— Давайте позволим ему проголосовать, мисс Вредчет.

— Хорошо. Но мне кажется, это убедительное доказательство того, как он выводит некоторых из вас из душевного равновесия. Что именно вы предлагаете, мистер Макмерфи?

— Я предлагаю переголосовать, чтобы смотреть телевизор днем.

— Вы уверены, что вас устроит еще одно голосование? У нас есть более важные дела…

— Меня устроит. Очень хочется посмотреть, кто из этих ребяток смелый, а кто нет.

— Вот такие речи, доктор Спайви, и наводят меня на мысль, что для блага пациентов мистера Макмерфи лучше перевести отсюда.

— Пусть начинает голосование, почему не даете?

— Разумеется, мистер Чесвик. Начинайте. Поднятия рук вам будет достаточно, мистер Макмерфи, или вы настаиваете на тайном голосовании?

— Я хочу видеть руки. И те, которые не поднимутся, тоже.

— Кто хочет перенести время просмотра телевизора на послеобеденное время, поднимите руки.

Первой, как мне кажется, поднимается рука Макмерфи — она перевязана в том месте, где в нее врезался пульт управления, когда он пытался его поднять. А там, дальше по склону, я вижу другие руки, поднимающиеся из тумана. Это выглядит… как будто большая красная рука Макмерфи ныряет в туман и вытягивает людей оттуда, тащит их, хлопающих глазами, на свет. Первый, второй, третий. Вытягивает из тумана всех острых по очереди, и вот они уже стоят, все двадцать, голосуют не только за просмотр телевизора, но и против Большой Сестры, против ее попытки отправить Макмерфи в буйное, против того, как она многие годы вела себя, разговаривала с ними, унижала их.

Никто не говорит ни слова. Чувствую, поражены все — и пациенты, и медперсонал. Сестра никак не сообразит, что произошло: еще вчера, до того как он пытался поднять пульт, проголосовать могли пару человек. Но вот она заговорила, взяла себя в руки, спрятала удивление.

— Я насчитала только двадцать, мистер Макмерфи.

— Двадцать? А что еще нужно? Нас здесь как раз двадцать и… — он вдруг осекся, когда понял, что она имела в виду. — Черт, подождите-ка…

— Боюсь, ваше предложение не прошло.

— Подождите хоть одну минуту!

— В отделении сорок пациентов, мистер Макмерфи. Сорок пациентов, из которых проголосовали только двадцать. Чтобы изменить порядок в отделении, необходимо большинство. Что ж, голосование закончено.

По всей комнате начинают опускаться руки. Все понимают, что проиграли, и пытаются улизнуть в туман, снова спрятаться. Макмерфи вскакивает.

— Чтоб я сдох! Вот как вы решили это дело повернуть? Считаете голоса и этих старых доходяг?

— Доктор, вы разве не объяснили ему процедуру голосования?

— Боюсь, что нет… Макмерфи, все правильно, необходимо большинство. Она права, да, права.

— Большинство, мистер Макмерфи. Таков устав отделения.

— И, конечно, чтобы изменить чертов устав, тоже требуется большинство. Все ясно. Много в жизни дерьма я навидался, но такого еще не видел!

— К сожалению, мистер Макмерфи, так записано в нашем распорядке, и если вы позволите, то я…

— Так вот чего стоит ваша демократическая чушь… вот это да!

— Вы, кажется, расстроены, мистер Макмерфи. Доктор, не кажется ли вам, что он расстроен? Прошу вас это отметить.

— Не надо шуметь, мадам. Когда кого-нибудь дерут, у него есть право кричать. А нас чертовски хорошо отодрали.

— Может быть, доктор, в связи с таким состоянием больного нам лучше закончить собрание пораньше?..

— Стойте! Подождите минуту, я переговорю со стариками.

— Голосование окончено, мистер Макмерфи.

— Дайте мне переговорить с ними.

Он идет к нам через комнату. Приближается такой большой и становится все больше и больше, лицо у него горит. Влазит в туман и пытается вытащить Ракли, потому что тот самый молодой.

— Что скажешь, приятель? Хочешь смотреть финальную серию? Бейсбол. Бейсбольные матчи. Ну, подними только руку…

— На…

— Ладно, забудем. А ты, друг, что? Как тебя? Эллис? Что скажешь, Эллис, насчет просмотра матча по телевизору? Подними только руку…

Руки Эллиса прибиты к стене и не принимаются во внимание при подсчете голосов.

— Я же сказала: голосование закончено, мистер Макмерфи. Вы лишь делаете из себя посмешище.

Он не обращает на нее внимания. Идет дальше вдоль хроников.

— Ну давайте же, давайте. Только один ваш голос, только одна рука. Докажите ей, что еще можете.

— Я устал, — говорит Пит и качает головой.

— Ночь — это… Тихий океан. — Полковник читает по ладони, его невозможно отвлечь голосованием.

— Один из вас, ребята. Пусть скажет громко! Вот где вы получите преимущество, неужели не понимаете? Мы должны это сделать… иначе проиграем! Какие дураки! Неужели никто из вас не понимает, о чем я говорю? Ну, поднимите руку? Ты, Габриэль? Джордж? Нет? Ты, Вождь, что скажешь?

Стоит надо мной в дымке. Ну почему не оставит меня в покое?

— Вождь, на тебя последняя надежда.

Большая Сестра складывает бумаги, остальные сестры окружили ее. Наконец она встает.