Над кукушкиным гнездом

— А знаете, кто его придумал? Два психиатра отправились однажды на скотобойню по каким-то одному Богу известным извращенным мотивам и решили понаблюдать, как забивают скот ударом кувалды между глаз. Они заметили, что не каждое животное сразу подыхает, а некоторые валятся на пол в состоянии, напоминающем судороги при эпилепсии. «Ah, zo[8], — воскликнул первый врач. — Это есть, что нам нужно для наш пациент, — искусственный припадок!» Его коллега, конечно, согласился. Было известно, что люди после эпилептического припадка на какое-то время становятся спокойней и уравновешенней, а совершенно неконтактные буйные после судорог могут нормально разговаривать. Правда, никто не знал почему, да и сейчас не знают. Однако было очевидно, что если бы имелась возможность вызывать искусственный припадок у неэпилептиков, то результаты могли быть весьма благоприятными. А тут перед ними стоял человек, постоянно вызывавший искусственные припадки с удивительным апломбом.

Скэнлон говорит, будто думал, что мужик работал бомбой, а не кувалдой, но Хардинг отвечает, что не принимает его замечаний к сведению, и продолжает объяснять:

— Мясник пользовался кувалдой. И вот здесь у коллег возникли сомнения. В конце концов человек не корова. Где гарантия, что кувалда не соскользнет и не перебьет нос? А может, даже выбьет все зубы? Что тогда делать при нынешних ценах на протезирование? Если уж придется бить человека по голове, нужно поискать что-нибудь понадежней и поточней кувалды; и они наконец сошлись на электричестве.

— Боже, неужели они не подумали, что это может навредить? Почему люди не подняли шум?

— Я не уверен, что вы полностью и глубоко понимаете людей, друг мой; у нас в стране если что-то не так, то чем быстрее поправить это, тем лучше.

Макмерфи качает головой.

— Ого! Электричество в голову. Все равно что электрический стул за убийство.

— Вы себе даже не представляете, насколько близки цели этих двух мероприятий: оба они средства лечения.

— Так ты говоришь, совсем не больно?

— Гарантирую. Совершенно безболезненно. Вспышка — и вы мгновенно теряете сознание. Никакого газа, никакой кувалды. Абсолютно безболезненно. Но весь фокус в том, что второго раза никто не хочет. Вы… меняетесь. Забываетесь. Это как если бы… — Он прижимает руки к вискам и зажмуривается. — Как удар, запускающий дикое колесо образов, эмоций, воспоминаний. Вы видели такую рулетку: хозяин берет твою ставку, нажимает на кнопку. Дзинь! Лампочки, музыка, цифры кружатся и кружатся в водовороте; может быть, вы выиграете там, где оно остановится, а может быть, проиграете и вынуждены будете играть снова. Плати тогда еще за один раз, сынок, плати.

— Спокойней, Хардинг.

Открывается дверь, выезжает каталка, на ней под простыней пациент, а техники идут пить кофе. Макмерфи запускает пальцы в волосы.

— Никак у меня в голове не вмещается: ну и дела здесь творятся!

— Что именно? Лечение шоком?

— Да-а. Нет, не только. Все это… — Он делает обобщающий жест. — Все, что здесь происходит.

Рука Хардинга опускается на колено Макмерфи.

— У вас голова кругом идет, друг мой, давайте прекратим. Думаю, вам не стоит волноваться по поводу ЭШТ. Электрошок почти вышел из моды и применяется в крайних случаях, когда ничего не помогает, например, лоботомия.

— Кстати, лоботомия. Это когда отрубают часть мозга?

— И снова вы правы. Становитесь сведущим человеком по части нашего жаргона. Да, режут мозг. Кастрируют лобную долю головного мозга. По-видимому, раз она не может резать ниже пояса, будет пытаться резать выше глаз.

— Ты имеешь в виду Вредчет?

— Совершенно верно.

— Неужели слово сестры в этом деле что-то значит?

— Да, это так.

Похоже, Макмерфи рад, что разговор о шоке и лоботомии закончился и перешел на Большую Сестру. Он спрашивает у Хардинга, причем здесь, по его мнению, она. У Хардинга, Скэнлона и некоторых других есть разные предположения. Какое-то время они обсуждают, в ней ли корень зла, и Хардинг говорит, что в большинстве случаев именно она инициатор. Многие пациенты так считают, но Макмерфи уже больше не уверен в этом. Он говорит, что одно время думал так же, но теперь не знает. Он не думает, что, устранив ее, можно что-нибудь изменить, по-видимому, за всеми этими делами стоит нечто большее, и пытается объяснить, что это, по его мнению, такое. Но толком объяснить не может и сдается.

Макмерфи еще не понимает, он только подходит к тому, о чем я давно догадался: это не Большая Сестра сама по себе, а весь Комбинат, Комбинат в государственном масштабе — вот кто действительно сила, а сестра всего лишь их высокопоставленный сотрудник.

Пациенты не согласны с Макмерфи. Они говорят, что знают, в чем дело, и начинают спорить. Они спорят, пока Макмерфи их не прерывает.

— Ну и ну, послушаешь вас — так только и слышно: обиды, обиды, обиды. На сестру, на персонал, на больницу. Скэнлон хочет разбомбить всю шарагу. У Сефелта во всем виноваты лекарства. У Фредриксона — неурядицы в семье. Вы все стараетесь свалить вину на кого-нибудь.