Над маковым полем

Дали ковыляет в трубе цвета овечьей шерсти и никак не может взять в толк, что с ним творится. Мысли спутаны, словно наушники в кармане, что, впрочем, совсем неудивительно, поскольку до этого дня Дали не имел подобного опыта путешествий. Во времени? В измерениях? Ровность и гладкость помещения нервирует юношу, и ему всё сильнее хочется вернуться в зону комфорта. Усесться по-турецки перед телевизором, отхлебнуть Колы и отстраниться от сложных размышлений. Белизна уже режет глаза, Дали болезненно щурится и, чтобы поскорее закончить это путешествие, отворяет дверь с надписью «1894-1963».

В мгновение ока перед ним вырастает огромный книжный шкаф, окутанный тёплым глухим светом. Стоявший у стены стол покорно держит на своей спине огрызки карандашей, исписанные тетради, на минуту снятые очки и всякие учебники. В кресле, слегка качаясь, отдыхает опрятный, интеллигентный с виду мужчина. Его руки покоятся на коленях, а волосы зачёсаны назад. Дали чувствует себя сконфуженным, что застал человека не в самое подходящее время, и уже собирается выскочить обратно, но тут интеллигент опоминается и, встрепенувшись, ловит Дали взглядом:

«Кто, кто вы?» – всё ещё приходя в себя, бормочет он, нащупывая рукой очки. Когда те подворачиваются под пальцы и уютно устраиваются на носу, то и сам мужчина обретает уверенность.

«Да так, никто, – отзывается Дали, гадая, как лучше себя вести. Всё-таки души, наверняка, усопшие. Если обидятся – проклянут или, того хуже, кирпич на голову сбросят. – Позвольте спросить, – удивляясь своей новой манере речи, повышает интонацию подросток, – чем вы тут только что занимались?» – он застывает от волнения. Вдруг наступил на мину?

Но лицо собеседника смягчает благосклонная улыбка, и по комнате разливается спокойный голос:

«Я входил в транс, – поясняет он, – обычно после этого мне легче пишется. Иногда я погружаюсь в глубокую рефлексию, достигая тем самым полного расслабления, но не теряя восприятия реальности. Под влиянием гипноза я же это восприятие утрачиваю и обнаруживаю, что стаю на дне широкой ямы. Перед собой вижу голенького младенца на бархатном песке, которого с любопытством разглядываю. Он начинает расти: начинает ползать, учится ходить, играет, разговаривает. Самое интересное, что я ощущаю его субъективный опыт, сочувствую и сопереживаю ему. Я следую ему в искажённом времени через множество ситуаций, когда тот поступает в школу, встречает юность, и, наконец, замечаю, что ребёнок превращается в молодого мужчину – меня. Теперь я ясно воспринимаю себя не только как пятидесятидвухлетнего, но и как двадцатитрехлетнего: оба пытаются определить, кто из них настоящий, и у обоих одновременно возникают одинаковые мысли. Прошло много лет, прежде чем я овладел самогипнозом», – откровенно делится незнакомец. – Оу, – спохватывается он, – совсем забыл представиться. Я Олдос Хаксли, писатель».

«Ясно», – протягивает Дали. Это имя ни о чём ему не свидетельствовует, и потому не возникает запоздалого преклонения или фанатизма.

«Как же вы ко мне забрели?» – вскидывает брови Хаксли.

«А я и сам без понятия», – пожимает плечами Дали. Может быть, он заблудился? Или засмотрелся? Или вовсе потерял грань между мирами?

«Раз вы всё-таки здесь, то смею предложить вам погружение в гипноз. В этом деле меня натаскал сам Милтон Эриксон. Мы занимались вместе, когда ещё не сгорела моя библиотека…» – погружается в воспоминания философ.

«Пожалуй, это именно то, что мне нужно», – обрадованно кивает долговязый подросток.

«В таком случае закройте глаза – как только вы их закроете, то войдёте в глубокий транс. Пока будете прислушиваться к звуку моего голоса, придёте во всё более расслабленное состояние. Должно быть, вам любопытно, что произойдёт далее… Вы можете продолжать ощущать все то же, что и до транса. Однажды на вашем месте уже побывал Джон, и ему было очень хорошо. Ему было очень хорошо, как табурету в пустыне. Вы этого хотите. Вам очень приятно. Возможно, вы ощущаете волнение, но в то же время и комфорт. И ваши стопы в ботинках, и напряжение в ваших плечах, и потребность проследить за мыслями, и ваше физическое состояние, и безмятежная отрешённость, и монотонность шкафа с карточками, и глубина вашего дыхания, и радость пассивного научения, и работа вашего подсознательного…» – тихо льются слова, и отвлечённый Дали полностью открыт для внушений.

Впрочем, он находится в самом естественном для себя состоянии.

Куда улетают утки

Андерсен не знает, как и кого благодарить за то, что проник в обитель гениальных умов. Его мысли безудержно носятся в лобных долях, а восторг и возбуждение буянят в лимбической системе так, что Умберто не может остановить их бурный поток.