Над океаном

— Что?! — шепотом выкрикнул Кучеров, даже не успев оценить это сообщение; у него мгновенно онемело, как обмерзло, лицо, и он оцепенело наблюдал, как помощник деловито и быстро, словно не услышав страшного доклада радиста, готовит запуск остановленного двигателя. Кучеров никак не мог сглотнуть тугой ком в горле и перевести дыхание. Полная потеря связи здесь, в океанской дали, на предположительно поврежденном самолете...

— Командир, сбита штыревая антенна и сорвана антенна РСИУ. Я могу работать только шлейф-антенной, но это же... В общем, отсюда она не достанет. Только потом, значительно ближе.

— Командир, повреждена видимая часть обшивки левого крыла, — неторопливо доложил Агеев. — Вижу помятости и четыре, нет, пять мелких пробоин в обтекателе воздухозаборника левого двигателя.

— Повреждено остекление штурманской кабины. Частые трещины в лобовой части фонаря. Пробоин вроде нет, но кабина разгерметизирована, — доложил штурман и со странным смешком добавил: — Кажется, свистит, как в мультфильме, — в шлемофоне не пойму точно...

— У меня тоже трещины в блистере, — скучно сообщил Агеев.

— Немедленно всем проверить системы жизнеобеспечения!

— Командир! — негромко напомнил Савченко.

— Что? Да, начали!

Слышно засвистел стартер. Качнулась и поползла стрелка оборотов — один, два, три... Кучеров почувствовал холодную испарину на лбу, щекам под маской стало скользко-холодно. Только бы пошел двигатель, только бы...

— Розжиг!..

Сработало зажигание, турбина привычно-успокоительно загудела, набирая рабочие обороты. Неужели живет? Неужели?.. Да, живет! Тянет!

Кучеров осторожненько, миллиметрами, подавал и подавал вперед сектор газа. Турбина тянула!

Экипаж молчал, настороженно слушая двигатель. Здесь, в этой океанской дали, двигатель — это жизнь. Конечно, Ту-16 не только нормально пилотируется на одном двигателе, но даже с малых высот может идти вверх до пяти — пяти с половиной тысяч, но все это хорошо над полигоном или хотя бы над землей, а не здесь, в океанской пропасти меж двумя континентами.

Еще, еще больше оборотов. Двигатель уверенно выходил на режим. Кучеров боялся поверить такому счастью, но обороты росли. Росли! Еще...

Нет, так и есть!

Замигала лампочка «Масло», задергался и рванулся вверх температурный датчик. Кучеров даже не ощутил горечи разочарования — чего уж тут, должно было быть что-нибудь в этом роде.

Ага, вот и оно — задрожали педали, часто и мелко затрясся штурвал.

Он быстро отер испарину на лбу, чего-то выжидая, хотя и так все было ясно.

— Командир, начинается помпаж ле...

— По-мол-чи! — сквозь зубы оборвал Кучеров Савченко и осторожно, с «дачей» правой ноги, потянул назад РУД. Так, еще чуток. Тряска стихла. Он, чтоб проверить двигатель и себя, подал рычаг вперед — и тут же послышались частые взрывчатые хлопки, скрежет.

Он торопливо убрал газ и, прислушиваясь, с почти закрытыми глазами, нащупал то единственно верное положение сектора, при котором двигатель шел в рабочем режиме, давал тягу, не угрожая при этом разнести весь самолет. Вырубать его сейчас просто нельзя, хотя в подобной ситуации любая инструкция и любое наставление по эксплуатации гласят однозначно: «Полная остановка двигателя».

Но то — по инструкции. Она писалась не над океаном...

Кстати, двигатель работал почти на средних оборотах — чего ж еще? Правда, неизвестно, как он поведет себя в каждую следующую секунду, но выбирать не из чего.

«Так, а как наши «коллеги»?»

— Корма! Что там сзади?

— Он почти приводнился. Парашют у него красивый — ярко-оранжевый.

— Я тебя о чем спрашиваю?

— Есть... Обстановка: над линией горизонта по корме наблюдаю два вертолета, похоже, «Си Кинги», идут к парашютисту. Один «Хорнет» ходит виражами примерно на тысяче метров в районе приводнения парашютиста.

— Достукались... — проворчал Агеев. — Зато теперь нашли себе занятие.

— Штурман, где караван?

— Должен быть теперь слева, где-то на пеленге триста — триста десять. Удаление примерно восемьдесят. Не больше.

«Итак, командир, пора принимать решение. Возможно, это будет главное решение твоей жизни. И все, что делал ты до этой минуты, было лишь ступеньками к нему.

Дано: ты должен дотащить корабль домой, поскольку неизвестно, что из всей этой заварушки теперь получится. Утопить машину, единственного реального свидетеля, живого участника и живое доказательство происшедшего, — преступление. Это первое. Второе: ты обязан вытащить из передряги экипаж, доверенных и доверившихся тебе людей, ибо ты командир, да и самому, извиняюсь, тоже того, не хочется... Значит, надо разворачиваться домой?

Но!