Над окошком месяц

С первых же шагов капитан стал получать одно взыскание за другим от того, кому временно уступил свою должность. О восстановлении не было и речи, и капитана перевели в другую часть.

Бог ему судья, этому, с позволения сказать, человеку, видать, он не знал иного выбора.

Техника в полку совсем не та, что я изучал. Вертолёты и поршневые самолёты. Моя же прежняя техника — реактивные современные самолёты Микояна, Яковлева, Сухого, Туполева. Всё было для меня странным в этой вертолётной авиации. Я сторонился вертолётов, хотя по долгу службы обязан был их хорошо знать. Совсем уж было собрался однажды познакомиться с этой странной машиной, надел уже и комбинезон, как послышался крик от вертолёта. Это свалился с него бортовой техник, пролетавший не один год. Пришлось снять комбинезон до лучших времён. Лучшие времена определил вышестоящий мой начальник, полковник Орловецкий, — человек и командир достойный подражания, он дал команду начальникам освободить меня от должности на десять суток для изучения вертолёта. Изучил. Сдал экзамены и был допущен к эксплуатации вертолётов Миля всех типов. Вскоре я стал одним из инженеров, хорошо знающих все вертолёты объединения. Это послужило причиной перевода меня в штаб 73 Воздушной армии, расположенный в столице Казахстана — Алма-Ате.

Началась новая жизнь, во многом отличная от прежней.

Там, где «цветёт» саксаул

Служить Родине, служить Народу, служить, служить, служить… Это было моим постоянным обязательством в течение всей жизни. А если вдуматься, то здесь нет ничего плохого. Если бы каждый гражданин, человек, понимал правильно, для чего он на Земле, и делал бы всё для служения высоким целям, то наша жизнь была бы иной. Она была бы намного лучше, красивей, богаче, справедливей.

Но в жизни не всё так. Бескорыстно служащих, вместо поклонения им, сейчас, в отличие от тех давних лет, когда служение Народу было главным предназначением человека, считают ущербными людьми, их называют самыми презрительными именами.

Моё служение Родине, Народу началось неосознанно. Оно определялось, прежде всего, Присягой. «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды вооружённых сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…» — читал я текст Присяги перед строем, не особо вдумываясь в его смысл. Если написали, значит, так должно быть. А потом уже, с годами, когда свалилась с глаз пелена младости, я увидел Народ таким, каким он есть. Я увидел его величие и бедность, начал постепенно понимать свою роль в жизни моего Народа, свою ответственность за его судьбу. Как легко и как сложно служить, осознавая, что ты служишь Народу и Родине.

По определению: командир всегда прав, даже когда он не прав. В любом случае подчинённый обязан выполнить его приказ. Подчинённый прикрыт Уставом, гласящим, что командир, отдающий приказание, берёт на себя ответственность за принятое решение. Но спасает ли это подчинённого от ответственности за содеянное, противное его убеждению, пониманию им чести и совести? Нет, не спасает. Есть ещё Суд Совести, вот он-то судит по очень строгим законам! Этот Суд не даст спокойно жить, если ты, проявив недальновидность и безволие, совершил тяжкое преступление перед человечеством. Уверен, что казнили себя, осознав содеянное, лётчики, сбросившие атомные бомбы на Японию; может быть, страдали, если не были законченными подонками, солдаты фашистской Германии, расстреливавшие, сжигавшие заживо женщин, стариков и детей; страдали солдаты и офицеры, испытавшие ужасы войн в Корее, Вьетнаме, Афганистане, Чечне, Ираке… Много было причин для страданий, к сожалению, они есть и в наше время. Бесконечная цепь бессмысленных взрывов, уносящих жизни тысяч безвинных людей, непрекращающиеся войны, справедливые и не очень, и не видно этому конца. Хуже того, мне грезится большой пожар, огромный всепоглощающий пожар! Раздувать его будут ортодоксальные, примитивно устроенные, слепо верящие своим кумирам и богам люди, и эта слепота дорого всем обойдётся.

Суд Совести никогда не снимается с повестки дня.

Ещё курсантами мы старались постичь истину — всегда ли прав командир и, соответственно, всегда ли надо выполнять его приказания, готовы ли мы, в особых случаях, отказаться от выполнения приказаний? Особый случай рисовался таким: Народ — с одной стороны, а мы, армия, — с другой. Поднимет ли моя рука винтовку против Народа? К своему счастью, я уже тогда знал твёрдо, что никто и никогда не заставит меня стрелять в мой Народ! Что было причиной такой убеждённости, понять нетрудно: я — частица этого Народа, принадлежу этому Народу!