Над осевшими могилами

Дюпри послушал рацию. Ничего особенного не происходило. Он свернул на Фрея-стрит и стал взбираться на крутой Южный холм. Этот район противоречил общепринятому мнению о Спокане как трейлерной площадке тихоокеанского Северо-Запада. Старые денежные мешки и нувориши, независимо от возраста их состояния, в основном обитали на Южном холме между Двенадцатой и Пятьдесят седьмой улицами. С каждым годом низший средний класс поднимался все выше по склону, и тогда богачи поползли вниз по другому скату холма, на север, где возник район домов со встроенными гаражами для жилых автофургонов и улицами под престижными британскими названиями: Ланкастер-сёркл, Ноттингем-плейс. Впрочем, пронумерованные улицы – все еще престижный район. Для Дебби было важно поселиться на Южном холме и отдать детей в тамошние школы, невзирая на мужнино полицейское жалованье и свою зарплату логопеда на полставки. Следуя железному правилу рынка недвижимости, они купили плохонький домишко в хорошем районе и, чуток забрав к востоку стали обитателями Южного холма, насколько им было по карману

Если в западных окрестностях района преобладали ремесленный и викторианский стили, то на их улице стояли фермерские и калифорнийские разноуровневые дома, поновее, бело-коричневые. Баскетбольные кольца и велосипеды в палисадниках извещали о возрасте хозяйских ребятишек. Шесть лет назад все это казалось идеальным демографическим центром, в котором супруги Дюпри приживутся навсегда.

Их дом (так, наверное, еще можно сказать, пока не оформлен развод) был чуть меньше соседних и стоял в середине квартала. Белая штукатурка, один этаж, мансарда и погреб, гараж на одну машину. В остальных домах на улице гаражи на две. Дюпри остановился. Свет в доме погашен. На подъездной дорожке нет чужих машин. Во дворе не валяются игрушки и велосипеды. Дюпри заехал на стоянку, выключил мотор и прислушался. Вокруг тишина. Глянул на часы – начало одиннадцатого, официально его смена закончилась. Возвращаться в холостяцкую квартиру невмоготу. Дюпри представил Марка в постели: простыни сбиты, весь извернулся, ноги свесились с кровати. А вот Стейси всегда спала так тихо, что порой хотелось поднести ладонь к ее губам – дышит ли?

Дюпри выключил рацию и, затаившись в темной машине, смотрел на дом. Вечер среды. Наверное, Дебби ушла на собрание книголюбов. Что сейчас они читают? Помнится, на ее тумбочке лежало что-то вроде «Сестричек Йа-Йа»[13]. Перед самым его уходом. Наверняка книголюбы уже обсудили эту книгу и перешли к следующей. Вдруг ужасно захотелось узнать, о чем эти «Сестрички Йо-Йо». Скорее всего, какие-нибудь бабские излияния о самопомощи или просто предлог поговорить о сексе. Дюпри раскусил этот кружок книголюбов, возникший именно потому, что женщинам нужен повод для разговора о сексе. Оттого-то все эти опросы в журналах – «Оцени своего любовника!». Вопреки репутации не-болтунов, мужчины говорят о сексе когда и где угодно – на футболе, у писсуара, на похоронах, – а вот женщинам нужно, чтобы тему поднял кто-нибудь другой. Дюпри даже слегка возбуждался, представляя Дебби на собрании добропорядочных жен и мамочек, которые под предлогом обсуждения книги говорят о сексе. Забавно, что самой волнующей деталью была именно книга. Он-то не книгочей, не хватало терпения, но его всегда тянуло к начитанным женщинам, и в его увлечении Дебби немалую роль сыграла ее любовь к книгам. Она читала не для того, чтобы убить время или выглядеть умной, – она и вправду любила книги. Ну и конечно, потому, что это нравилось ему. Однажды Дебби сказала, что он так на нее смотрит, словно она единственная на свете умеет читать. Но оба понимали, что в этой шутке есть доля истины, отражающей суть их отношении, этакий индикатор, с годами потускневший, но готовый вспыхнуть, когда из замученных бытом родителей они вновь превращались в похотливых первокурсников. Дюпри не сумел бы объяснить, как его преклонение перед читающей женой вписывалось в их кувырканье в постели, но оно совершенно точно присутствовало между раздеванием в темноте и тем моментом, когда, задыхаясь и кусая губы, они распадались на простынях.