Над Самарой звонят колокола

Тимошка, затаившись в сырых росистых зарослях Чагана, близ брода, видел, как до двух сот верховых с копьями и со знаменами надвинулись со степи, издали присматриваясь, откуда легче ворваться в город. Внутри земляного кремля, должно с великого испуга, гремел несмолкаемый набатный звон. Солдаты гарнизона густо заполнили вал, дымились зажженные фитили пальников, метались по улочкам перепуганные женки, ловили вертких казачат и впихивали их в глубокие погреба: пусть лучше с лягушками там скачут от холода, нежели под бомбу попадут.

Из городского кремля в южную сторону по мосту спустилась воинская команда майора Наумова – Тимошка знал того майора в лицо, не один раз видел его в лавке дедушки Данилы. Солдаты поставили пушки перед мостом, казаки не особенно спешно выстроились со своими есаулами и сотниками впереди – ждут, кто первым начнет сражение. Две с половиной версты, не более – так определил на глаз расстояние Тимошка – разделяли противников. Но ни сподвижники Петра Федоровича, ни солдаты и казаки Наумова не отваживались выступить первыми.

– Вона-а, началось-таки! – Тимошка завозился в кустах, стряхивая на себя крупную холодную росу, привстал в высоком разнотравье около зарослей и увидел, как три всадника, размахивая маленькими знаменами на копьях, отъехали от Петра Федоровича и приблизились уверенно к отряду майора Наумова. Встречь им выехали казацкие старшины, сошлись, но сабли из ножен не вынули и копья в дело не пустили – потолклись на месте некоторое время, разъехались. Среди казаков Наумова довольно скоро произошла какая-то свара, и тут же с полета человек отделились от отряда, широко рассыпавшись по полю и беспрестанно оглядываясь, опасаясь получить картечный хлестский заряд в спины, умчались на юг. Там их встретили ликованием, стрельбой из ружей в воздух.

«Переметнулись к царю-батюшке!» – догадался Тимошка, не зная еще толком, радоваться ли ему, а может, негодовать… Остался он в Яицком городке, а что делать дальше? И как проявить себя удальцом в глазах насмешливой милой Устиньюшки, тоже еще не знал. Порешил: ежели будет война, а на войне да не быть подходящему случаю!..

Потеряв полста казаков без сражения, майор Наумов, приметив движение мятежников в сторону брода через Чаган, решил не допустить их в город и выслал к тому месту отряд старшины Андрея Витошнова…

– Братья-казаки! – Витошнов обернулся к своим казакам. Большие, чуть выпуклые глаза старшины сверкали гневом. – Нам ли теперь головы свои нести на плаху, защищая слуг царицы Екатерины? Это по ее злой милости сгибли наши братья от рук генерала Траубенберга! Послужим верой и правдой царю Петру Федоровичу! Читал я только что государев манифест к вам, казаки. Да спрятал тот манифест майор Наумов, не дозволил пред всем войском обнародовать, устрашился правдивого слова государева! Обещает царь Петр Федорович наградить нас реками и землями, морями и травами, денежным жалованием, свинцом и порохом и всею вольностью, как было нам жаловано в самой первой грамоте царя Михаила! Не летит, братцы, пчела от меду, а летит от дыму! Кто с нами до государя Петра Федоровича – пошли!

Витошнов, Маркел Опоркин с братьями, Кузьма Аксак, тот, что отдал Тимошке своего поводного коня, первыми пустились вскачь с берега реки в воду Чагана.

«А я что же мешкаю? – всполошился Тимошка. – Дядя Маркел уйдет, с кем останусь?» – стременами поддал коню в бока и погнал его вслед за казаками. На берегу осталось всего три человека, постояли недолго и повернули в сторону Яицкого городка.

До невысокого холма, на котором остановился Петр Федорович со своим воинством, домчались без происшествий. От Чагана вдогон казакам сотни Витошнова бухнула пушка – то майор Наумов запоздало срывал злость и досаду…

Робея, Тимошка вкупе с казаками старшины Витошнова слез с коня, а потом повалился, как и все вновь прибывшие, в ноги государю Петру Федоровичу.

Государь, подбоченясь левой рукой, восседал на белом коне. Одет он был по-походному, но в справный парчовый кафтан, на плечи накинут алый зипун, полосатые шаровары заправлены в сапоги козловой кожи, с желтой оторочкой по верху голенищ. На голове лихо заломлена кунья шапка с бархатным малиновым верхом и золотой кистью. Кафтан и зипун обшиты позументом.

Государь Петр Федорович приветствовал новоприбывших, привстав в широком киргизском седле, громким голосом:

– Приемлю вас, детушки, под свою державную руку, потому как я есть истинный от Господа Бога ваш анператор. И как сказывал я вам, робята, в имянном моем указе – во всех винах прощаю и жалую вас волей, крестами и бородою, денежным и хлебным жалованием и чинами. И как вы, тако же и потомки ваши в моем царстве первыя выгоды иметь будете и в службу славную при моем дворе служить определитесь! С богом, робята, встаньте, допущаю вас до державной руки к целованию.