Над Самарой звонят колокола

Весь остаток дня Тимошка словно приклеился к Даниле, не отходил от него ни на шаг. При сборах не давал взяться ни за что, всюду поспевал сам, так что колченогий от старости и хворей Герасим взмолился под конец, зашепелявил, смахнув ладонью капли пота с мокрых висков:

– Упаши бог, Тимоша, дай штарику рождых, шил больше нету бегать жа тобой от лавки к телегам…

Данила и Герасим еще спали в темной горнице постоялого двора, когда Тимошка осторожно прикрыл за собой наружную дверь. Хозяин постоялого двора уже возился у конюшни, спросил лишь, более от скуки утренней, нежели по делу:

– Далеко ль снарядился по такой рани, чадушко?

– Искать вчерашний день, дедушка, – в тон ему отшутился Тимошка и закинул за плечи заранее собранную котомку.

– Ну ин бог в помощь, – усмехнулся старый казак, сплюнул какую-то былинку с губы, добавил: – Должен сыскать, за ночь недалече убег. А как сыщешь, деду моему кланяйся в ноженьки, скажи, что и я скоро буду гостем жданым.

Тем же утром 19 сентября 1773 года под отдаленной пушечный гром у Яицкого городка в большом обозе самарцев, поспешно настегивая коней, плакал старый Данила и комкал в руке лист бумаги: Тимошка тайком сбежал в войско Петра Федоровича искать молодецкой славы и чрез то раскрыть для себя сердце гордой казачки.

«Не печалься, милый дедушка! Даст бог, минет лихая солдатская пуля, отметит меня наградой батюшка-государь. И сыграем тогда мы в Самаре свадьбу под звон колоколов соборных… До скорой встречи, дедушка, и благослови внука своего на ратную службу государю Петру Федоровичу…» – так писал Тимошка. Данила, глотая слезы, поколупал ногтем бурое пятно от капнувшего воска – у свечи писал Тимоша, торопливо спрятал письмо. Вздрогнул и поджал плечи: за покатыми увалами раскатисто и зловеще бухали пушки – комендант Симонов отбивал от Яицкого городка первый приступ войска чудом воскресшего из царства тьмы Петра Федоровича, а точнее – беглого из Казанского острога донского казака Емельяна Иванова сына Пугачева.

– С нами крестная сила! – взмолился, тревожась за судьбу внука, Данила Рукавкин, и к Герасиму: – Гони коней, братец! Не отставай от цехового Колесникова, вона тот уже на полверсты от нас ушел. Всякую минуту могут появиться на самарском тракте мятежники…

Герасим взмахнул кнутом, прокричал с переднего воза:

– Н-но-о, ретивыя! Не один день ехать нам до Шамары, не дремать в оглоблях!

2

– Господин капитан дома? – К порогу комендантского дома подошел молодой офицер.

– У себя, ваше благородие! Их благородие господин комендант изволят обедать. – Караульный солдат отдал честь и пропустил подпоручика Илью Кутузова на крыльцо. Старательно вытирая сапоги о брошенную у порога ветошь, подпоручик мельком оглядел подворье – комендант спешно заканчивал строиться: только что срубил просторный дом, а теперь задержанные этапным перегоном сосланные на поселение мужики ставили амбар, конюшню, рыли колодец…

Илья Кутузов вошел в сенцы, заставленные домашним скарбом – старыми сундуками с изношенной верхней одеждой. Из-под крышки ближнего сундука торчал рукав черного полушубка. Рядом громоздились одна на другую корзины. В верхней лежали небрежно брошенные грязные сапоги – в них комендант минувшим воскресным днем охотился на засамарских озерах. Уронив с сундука на пол пустые деревянные ножны и чертыхнувшись, Илья Кутузов в полутьме нащупал ручку, потянул дверь на себя. Едва ступил через порог, сразу и без ошибки определил бесхитростный комендантский обед: свиные щи с красным перцем, жаренный с луком редкостный еще в здешних местах картофель – комендант выращивал его у себя на даче, – отварная рыба с чесноком.

– Всякой благодати сему дому, – приветствовал подпоручик хозяев. – Господин капитан, прошу покорнейше простить за вынужденное неурочное вторжение! – Илья Кутузов вскинул руку к треуголке, робким извиняющимся взглядом покосился на левый край стола: Евдокия Богдановна, худощавая и весьма своенравная женщина из купеческого сословия, с холодными серыми глазами, в белом повойнике поверх пышных каштановых волос, чуть приметным кивком поздоровалась с незваным гостем. И тут же левой рукой дернула за сарафан темпераментную дочь Анфису, которая при виде статного подпоручика пыхнула непрошеным румянцем и сделала попытку привстать из-за стола, чтобы отпустить молодому человеку реверанс.

– Что стряслось в этой богом забытой глуши? – грубовато спросил капитан Балахонцев.

– На рыночной площади людская толчея. Воротился в неурочное время купеческий обоз из Яицкого городка, смутные слухи привезли оттуда.

Балахонцев наморщил крупный нос, фыркнул в усы, грузно, не вставая, повернулся на табуретке.

– Ну? Что за слухи такие? – И к дочери: – Не егози, Анфиса, не свататься пришли, как видишь – по службе!