Над строками Нового Завета

Воскрес Христос, моя надежда, в Галилею
Вслед за ним идите скорее…

После этого читается Евангелие от Марка (16: 1–7). Секвенция написана в X веке. То ли монах по имени Випон, то ли знаменитый Ноткер Заика, библиотекарь из Сен-Галленского аббатства, а затем епископ города Льежа, был ее автором. Ноткер страшно заикался, с трудом говорил, но писал чудесные секвенции, сам сочинял к ним музыку. Рассказывают, что мелодию к одной из его секвенций ему подсказал шум мельничного колеса в Сен– Галлене – средневековые поэты умели слышать, как прославляет Бога голос самой природы, они хорошо понимали, что означают слова «благословите источники, моря и реки… Господа пойте и превозносите Его во веки» из Библейской песни трех отроков.

Земля, моря, созвездия
И всё, под небом сущее,
Зиждителя спасения
Встречает звоном песенным, —
так писал еще Амвросий Медиоланский.

Секвенция «Жертве пасхальной…» написана рифмованными стихами. Рифма, которую впервые применил на рубеже IV и V веков Седулий, вплоть до начала XI века встречалась редко; теперь же почти не сочиняются гимны без рифм, словно бы наполняющих стихи колокольным звоном:

Младенец ныне родился,
Иерусалим, возрадуйся…

Тексты этого времени, прежде всего гимны, написанные Бернардом Клервосским (1092–1153), отличает удивительная ясность, даже прозрачность (claritas или liquiditas); заключается она как в простоте языка и немногословии, так и в особенном свете, блеске, в сиянии, заставляющем вспомнить о готическом витраже, скажем, Шартрского собора или парижской Сент– Шапель:

Весть о пасхальной радости
Нам солнце шлет сиянием,
В лучах зари стоящего
Иисуса зрят апостолы.
На теле раны звездами
Сверкают; с удивлением
Об этом возвещают нам
Свидетели надежные.

Слова «свет» (lux и lumen), «сияние» (splendor), «блеск» (fulgor) встречаются здесь едва ли не в каждой строке. «Просвети меня, благой Иисусе, сиянием внутреннего света и изгони из обители моего сердца всякую темноту», – напишет в своем трактате «О подражании Христу» Фома Кемпийский (1379– 147I), монах из монастыря на горе святой Агнессы в Голландии. Стихи того времени, когда первыми витражами украшались средневековые храмы, действительно излучают «сияние внутреннего света»:

Язык не в силах рассказать,
Не в силах буква передать,
Что значит Господа принять
И с Иисусом пребывать.

Так пишет Бернард Клервосский. Как и византийские гимнографы, он называет Иисуса «сладчайшим» (О Jesu mi dulcissime). Особенно много общего у Бернарда с Симеоном Новым Богословом и с его «Гимнами божественной любви».

Однако в целом развитие церковной поэзии на Западе и на Востоке шло разными путями: доминантой греческой византийской гимнографии всегда было покаяние. Достаточно вспомнить канон Андрея Критского, канон покаянный «Ныне приступих аз грешный и обремененный…», канон из службы «по вся дни» «Егда приидеши, Боже…», канон умилительный, или Иисусу сладчайшему и др.

Никто же согреши, Иисусе мой,
яко же согреши аз окаянный,
но припадаю моляся,
Иисусе мой, спаси мя и жизни
Иисусе мой, наследие ми даруй, —