Над тёмными водами (СИ)

— Всё в порядке, я сам уберу, — несмотря на эти слова, подходить к Японии Германия не спешил. Кику ушёл на кухню, чтоб налить обнаглевшему котёнку молока. Наблюдая за тем, как он отряхивает ещё мокрые из-за опрокинутой вазы лапы, Хонда хмыкнул и нахмурился.

— Буду звать тебя Кано, — погладив зверька по влажной спине, Япония невольно улыбнулся. — Похоже, тебе очень нравится вода. Только не увлекайся.

Когда Германия вернулся, то Япония увлечённо водил рукой, которой держал тонкую ниточку. На её конце висел фантик, сложенный бантиком. Кано пытался поймать яркий клочок бумаги, но так и не преуспел. Япония слабо улыбнулся, издав тихий смешок, когда котёнок, собравшись с силами, навалился на многострадальный фантик. Германия, остановившись в проёме, молча опёрся о дверной косяк, наблюдая за Хондой. Было непривычно смотреть на то, как Япония едва ли не смеётся, учитывая, что за всё время их знакомства Кику даже не ухмылялся. Япония заметил Германию боковым зрением, но не повернулся к нему даже когда тот приглушённо закашлялся.

— Он может жить у меня некоторое время, — Германия слегка прищурился. Хонда собрался улыбнуться сильнее, но вовремя осёкся и даже едва заметная улыбка резко исчезла с его лица.

— Благодарю, — он слабо кивнул, стиснув губы. Кано тоже мяукнул, словно говоря «спасибо» от себя.

***

Тихо выдохнув, Япония вздрогнул от резкой боли, что обожгла позвоночник. Опустив взгляд на собственные руки, Хонда принялся рассматривать синяки, покрывающие чуть ли не каждый сантиметр его кожи — от жёлто-серых, как переваренный яичный желток, до сине-фиолетовых, как ночное небо. Подняв голову, Кику уставился в белый потолок, после чего и вовсе закрыл глаза. С каждым днём война давалась всё труднее: и кости ломило, и голова болела, и спать хотелось. Япония в который раз мысленно поблагодарил Германию за то, что он разрешил просидеть пару часов в ванной. В горячей воде даже думалось легче. Тишина, царившая в комнате, казалась сладостным блаженством, нарушаемым разве что редкими всплесками воды. Но чувство тяжести всё равно не спешило испаряться — на вдохе водная гладь походила на плёнку, давящую на грудную клетку. Из крана капала вода с разницей в секунду, подобно крови, пульсирующей по кровотоку. Надо будет сказать Германии, что кран протекает: он внимательно следил за тем, чтоб всё в доме работало исправно. Япония невольно вспомнил о собственном доме — будет ли всё таким же родным, когда он вернётся туда? Не то, чтоб у Германии было плохо, просто Кику не покидало чувство, что всё вокруг навсегда для него чужое. Как бы хорошо к нему ни относились, сколько бы он не провёл здесь времени, а домой всё равно тянуло страшно. Каждый предмет, окружавший его, будто отбирал у него жизнь и всю силу воли: после часа пребывания в доме Германии Япония чувствовал себя так, словно днями таскал вёдра, доверху наполненные водой. Не хотелось принимать важные решения, разговаривать с кем-то. Всем, чего Хонде хотелось, было лишь лечь где-нибудь и отдохнуть хотя бы пару секунд. Германия прекрасно видел это: холодными вечерами он, сидя на диване и читая что-то, бросал на Кику сочувствующий взгляд, понимающе кивал, после чего продолжал молчаливо читать. Он не задавал лишних вопросов, не напоминал о грядущих обязанностях, не обсуждал проблемы. Лишь иногда перелистывал страницы, поправляя очки на носу, то и дело поглядывая на Кику, проверяя — а жив ли? Хонда отвечал ему лишь тяжёлым вздохом.