Над тёмными водами (СИ)

Япония вспомнил ещё совсем недавно — в памяти всё перемешалось — спор, который произошёл между ним и Германией в поезде. Они поспорили насчёт истинного предназначения стран: с того времени Кику достаточно просидел дома взаперти, размышляя и воспроизводя в памяти каждое слово, когда-либо звучавшее. Кику иногда доводил себя до такого состояния этими вымышленными диалогами, что временами просто лежал на футоне, глядя в чистый потолок. У него не было иного выхода, кроме как сотню раз прокручивать в голове разговоры, которые произошли несколько лет назад, понимая, что мог бы сказать иначе, исправить уже произнесённые слова. Диалоги, которые, возможно, произойдут в ближайшем будущем — Хонда старался подобрать слова, несмотря на то, что вряд ли когда-нибудь их скажет. И диалоги, которые никогда не произойдут — слова, которые никто не скажет и события, которые ни за что не произойдут. Погружаясь в собственные размышления подобным образом, Хонда избегал наскучившую реальность, полную боли, стыда, разочарований и несмываемого позора. И вот, в самую холодную из зимних ночей тысяча девятьсот сорок седьмого года, Япония привычно лежал, глядя в потолок, мелко дрожа: то ли от холода, то ли от чего-то иного. Он понял, что люди сменяли друг друга так быстро, что и не заметишь — власть менялась ещё быстрее и чаще, даже имён не запомнишь. Для стран время текло быстрее, чем для людей: человек успевает за свою короткую и хрупкую жизнь привыкнуть к любому регулярному действию, обесценивая всё то, что раньше было чудом, а стране нужно было огромными усилиями не привыкать к самой жизни, чтоб не превратиться в пустую оболочку. Власть менялась, люди умирали — слишком быстро, как только ты к ним привязался достаточно сильно, они уже рассыпаются в пыль. Значит, чтоб лишний раз не уколоться, нужно было привязаться к кому-то менее хрупкому. Но Япония начал слишком поздно, и оттого ему ещё больнее. А возвращаясь к спору в поезде, Кику, погружался в себя, покачиваясь в такт поезду, вслушиваясь в поскрипывание колёс, гул огромного металлического сердца, навсегда оттачиваемого в сознании. Теперь картина открылась ему во всех красках — страны когда-то были важной частью социума и правительства, пусть даже о них кто-то и не знал. Но теперь страны утеряли свою роль, превратившись в отголосок символа, но не более. Теперь даже сам Япония не более чем самое обычное посмешище для других, забавная и никому не нужная кукла, которой подожгли спину и бросили на землю, после чего снова подобрали, немного обчистили и стали играть как вздумается, передавая из рук в руки. Хонде было противно от одной только мысли об этом — было очень сильно похоже на то, что его просто пустили по кругу.

Кику отчётливо помнил, как добирался сюда: укутавшись в одежду, но всё равно замёрзший. Шёл дождь, перемешанный с льдистым снегом, вода хлестала в лицо, снег был холодным, бил по щекам из-за порывистого ветра, по ощущениям было похоже на стекло, летящее в лицо. Нельзя было даже головы поднять — вода заливала глаза, снег мгновенно таял на губах. Заплетающимися ногами Хонда неуверенно шагал сквозь сугробы, большими усилиями стараясь не упасть. Добравшись, Япония с облегчением выдохнул, отряхивая снег с одежды и утирая вымокшее лицо рукавом.

Часы на стене тикали, подобно обратному отсчёту перед казнью. Япония закрыл глаза, тяжело вздохнув — рукав Германии резко нагрелся из-за дыхания Хонды. Потом Кику выпустил Германию, поспешно отодвигаясь.

— Простите, Германия-доно, — Япония говорил тихим, сдавленным тоном. — Я не справился. Не смог выиграть войну. Я обещал, что выиграю, но я подвёл Вас.

Он сделал над собой усилие и поднял глаза, встретившись взглядом с Людвигом. Его водянисто-голубые глаза сверкнули в тусклом свете камина, отчего Кику стало немного не по себе.

— Всё в порядке, — Германия слабо улыбнулся, приглушённо вздыхая. — Ты не виноват. Это всё моя вина, если бы я не начал войну, то ничего бы не произошло.

— Стать Вашим союзником решил я, — Хонда неопределённо пожал плечами. — То есть, я мог бы отказаться. Так что мы оба виноваты. Сейчас это уже неважно.

Людвиг замолк, отведя взгляд к камину. Он дышал тихо и размеренно, с лёгким сопением. Япония старался дышать почти беззвучно. Судя по тому, как Германия задумчиво смотрит в пол, его полностью поглотили мысли. Иногда Япония чувствовал то же самое, потому уважительно не нарушал тишину. Спустя полминуты молчания Людвиг посмотрел Кику в глаза, слабо улыбнулся и склонил голову набок.

— И всё же, — он говорил зачарованным полушёпотом, отчего Хонда ощутил себя так, словно ему доверяют самую страшную тайну в мире. — Ты очень похож на котёнка.