Над вечным покоем

Да-с, вот и мой очаг. Здесь наращиваю свое мурло. Ну, перестаньте же шарить взглядом, я знаю, что вы высматриваете: рыжую фисгармонию, на которой в праздник пасхи я играю «Разлуку». Нету! Заменил аудиорамной квадрифонической установкой «БЕО-супер». Это как раз звучит Бадди Рич, «Засада в Килиманджаро». Алкоголик, наркоман, хулиган, а дарование до небес. Хотите, прокрутим что поинтеллектуальней? Хотя бы Карла-Гейнца Штокхаузена, «Гимны». За милую душу. И присядем. Так о чем мы с вами поговорим за рюмочкой «Йоганнисбергера Лангенберга»? Кстати, помогите, а то я, мурло и передвижная небокоптильня, что то запамятовал. Точно помню, что у летнего чижа 3869 перьев, а вот у зимнего — не то 6894, не то 5893. Не подскажете? Люблю точность превыше всего. И еще: как точно назывался кинофильм — «Леди Гамильтон» или «Люда Гамильтон»? Знаете ли, поспорил со своей собакой, такой смышленый у меня пес. Чау-чау. Он говорит, что «Люда».

И бегут в панике непереоценщики и критиканы от мещанина, скача вниз через пять ступеней, и вслед им несется:

— Для общего развития книжечку почитать не возьмете? Да не «Исмагил, шах турецкой», не лубок. Мне Кафочка полностью поступил, издание «Харпер и Роу».

Не иначе. И сидят непереоценщики на осенней скамье, поздние листья в косом полете ложатся на скользкие мостовые, где расставлены в пределах видимости по прямой таблички транспортников «БЕРЕГИСЬ ЮЗА!».

И первым — нет, он никак не софист! — говорит с надрывом и злобной запальчивостью самый горячий:

— Да ведь видно было аж за версту, что встретился нам мещанин с подоплекой из цинизма и гадкости!

— А поди ка высвети его, что он гад. Ты мотивируй.

Тут приводится мотивация, что не дерзновенен нынешний мещанин, а во всем выжидателен. Держит нос по ветру.

Что расчетлив до тошнотворности.

Написал научный труд за начальника.

Что бороду завел — точь в-точь у начальника.

И восьмой сезон окуривает от тли сад на даче начальника.

И манеру два раза ухать после выпития рюмки перенял у начальника.

И если уж взорвется идеей, то никак не большей идеей, чем разместить на банкете столы не буквой «Т» или «П», как то принято, а буквой «Ф», потому что начальник их — Фирдоусов.

И текучесть кадров в действии демонстирует начальник кому угодно, но не такому светскому льву.

И этот-то светский лев с квадрифонией, отпочковавшийся от кровати с шишечками и патефона, все-таки более всех годен вымахать в светскую гиену, отягощенную приязнью к клятвоотступничеству, подхалимажу, продажности и собирательно — к сволочности.

И расходятся непереоценщики ценностей, но все-таки что-то грызет непереоценщиков ценностей применительно к мещанину. Тут все же сбитые в чем-то с позиций, думают люди: Дружинин, мещанин из Ухты, частично все-таки прав. Мещанин — он видоизменился, и в опасную для общества сторону, но, может, все-таки осовременить название? Может, мещанист? Мещанизатор? Мещанёр?

Мещанавт!

Из шомполкп без охулки

Что говорить — налицо колоссальные сдвиги. Стоит только вслушаться в разговоры — до чего изменилась тематика! Какой, бывало, несли на досуге легкомысленный вздор, а теперь… Уже и на лавочках, между двумя бэзешками, он вдруг отшатывается и говорит:

— Леокадия, вы не бихевиористка?

— С какой стати? — ужасается Леокадия. — Я надеюсь, и вы не гештальтник?

— Ну, как можно! Не гештальтник, не голый рефлексолог, не фаунист. Мое кредо — экология в экономическом преломлении.

И любовь до гроба.

И на строительстве здания ТАСС, пристегнувшись ремнями, черт-те на какой высоте перекуривают монтажники, и беседа:

— Это, братцы, все россказни, что ежели баба в тайге потеряется, так не пропадает, а сыщет ее медведь и потомство у них происходит.

Словом — люди потянулись к природе. Сосание, даже как бы отчасти зуд внутри организма поджигают человека использовать отпуск за семьдесят второй параллелью, в самом северном лесу на Земле — Ары-Мас.

Из кардиологической клиники, с обширным инфарктом убегает на восточно-сибирскую реку Ачунанду бакинский точный механик Эдуард Погосян, и старый ботинок его сердца получает там непонятный ремонт и взбодрение.

И некий научный затворник, насквозь кибернетический и хемофизический, голубая кровь, белая кость, вдруг одалживает рюкзак и уходит в затянутую пластинчатыми туманами даль. Он возвращается в тонусе и небывало общительным, и уже в белом халате, уже погруженный в проблемы химфизики, вдруг прерывает опыт, говоря с восторгом и придыханием:

— Но, коллеги, вы только подумайте: вши в соломе живут, а клопы ни за что!

Да, все желаемые метаморфозы производит с человеком природа, и если по сценарию девочке в фильме положено плакать, а она все смеется, то нет способа лучше, чтобы она проплакала транзитом две серии, как оторвать у нее на глазах башку ручному скворцу Евсютке, что и делает моментально помреж.