Надежда

И мы, уколов пальцы шипом акации, молча соединили свою кровь. Это была моя вторая клятва. И она тоже была главной.

— Я так счастлива! — воскликнула Лена искренне, с тихой глубокой благодарностью.

В ее глазах стояли слезы.

— Лен! Не журись, прорвемся! Мы будем счастливы! «Не вижу ликования народных масс!» — весело процитировала я чью-то понравившуюся мне фразу.

Лена улыбнулась и протянула ко мне руки. Мы впервые обнялись.

С БАБУШКОЙ В КИНО

Витек! Сегодняшний день начался обыкновенно. Сначала доставала из подвала остатки прошлогодней свеклы. Опускалась в подвал, быстро набирала коренья в корзину и пробкой вылетала наружу, чтобы отдышаться. От метана сильно колотилось сердце и перехватывало дыхание. Пока несла овощи в сарай — приходила в себя и снова ныряла в подвал. Корзин двадцать получилось. Потом натаскала из колодца четыре бочки воды, рассортировала и замочила овечью шерсть. Полощу, воду беспрерывно меняю. Шерсть в грязи, в навозных комках. Вонища на весь двор! А что поделаешь? Если летом не постираю, зимой нечего будет прясть.

— Почему у соседей шерсть чистая? — спросила я бабушку, которая на крыльце перебирала гречку.

— Перед стрижкой овец загоняют в речку или озеро, чтобы грязь размокла, потом их скребут и моют. Нашим старикам из Обуховки такое уже не под силу. Не могут они с застарелым радикулитом в воде стоять, — объяснила бабушка.

После стирки разложила шерсть на крышу и принялась готовить побелку для сараев и хаты. Тут в гости пришла городская двоюродная племянница отца с сыном, и я повела ее шестилетнего малыша на речку. Миша большой, толстый, с ослепительно белой кожей и кудрявыми пшеничными волосами до плеч. Его тут же окружили местные юркие, загорелые ребята. Они плавали, как рыбки или лягушата. А Миша, содрогаясь и ежась от прохладной воды, осторожно вошел по пояс и остановился, недоверчиво косясь на шумную возню детей. Мальчики удивленно переглянулись. Один покрутил пальцем у виска, другой произнес сочувственно и тихо: «Больной». Я испугалась, что Миша услышит о себе такое, и громко сказала:

— Пацаны, городской он, неприспособленный.

— А... — понимающе протянул самый маленький, который был на голову ниже Миши.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась я у малыша.

— Пять, — бойко ответил он.

— Читать умеешь?

— Так я же еще в школу не хожу.

— А Миша с трех лет читает.

На мальчишек мое сообщение не произвело ожидаемого впечатления.

— Надо учить его плавать, а то как же он утей да гусей домой пригонит, если они на тот берег переберутся? — солидно посоветовал самый старший, семилетний Гаврик.

— Конечно, надо, — согласилась я. — Его в городе в бассейн водить будут.

— Глупости! Пусть здесь, на воле, учится.

— Он стерильный. Наглотается микробов, заболеет, а потом что с ним делать? — возразила я.

Сижу на берегу, с Миши глаз не спускаю, а сама вчерашний день вспоминаю. Выборы проходили в местный Совет. На всю улицу гремела музыка из репродукторов. Радостные и нарядные люди раскланивались друг с другом. Во дворе школы — ну прямо-таки бал! Мужики в брюках, заправленных в начищенные до блеска сапоги. Даже пожилые женщины туфли старой моды из сундуков повытаскивали, яркие полушалки на плечи накинули и бойко так плясали. А самые старые — на лавочках пристроились и зорко глядели на молодых из-под белых платочков. Заливистым гармошкам вторили веселые девчата.

Проголосовав, люди не уходили домой: надо же всех знакомых увидеть, об их жизни расспросить. Мужчины, конечно, о политике степенно беседовали. Малышня промеж них задиристо носилась, заводилась от музыки и от всеобщего ощущения праздничности. Девчата с ребятами перемигивались, сговаривались на вечерние развлечения.

Наша бабушка в числе первых к урне сходила и, как всегда, быстро возвратилась домой. А ведь, по сути дела, это единственный праздник, когда она в люди выходит. Даже на Пасху дальше своей улицы не бывает. К соседкам стала иногда выходить, когда мать купила ей черную плюшевую курточку, какие носят многие женщины нашего села. Сменила, наконец-то, затертую фуфайку.

Родители совсем о бабушке не думают. Домработницу себе нашли! Должны же быть у человека хоть какие-нибудь маленькие личные радости? Все! Сегодня же вечером поведу ее в кино. «Заначки» на два билета хватит...

Миша запросился к маме, и мы вернулась домой. Я тут же пригласила бабушку в клуб. Она сначала даже не поняла, о чем я веду речь. А когда, наконец, вникла, то еще больше растерялась и замахала руками, возражая.

— Бабушка, я не на станцию, в сельский клуб вас зову. Он же рядом!

— Нет, нет, что ты, бог с тобой! Куда я, старуха, пойду?

Я возмутилась:

— Какая вы старуха! Вам же не восемьдесят!

— Никуда, кроме магазина, не хожу. Давным-давно отвыкла развлекаться, — продолжала возражать бабушка.

— В клубе много женщин постарше вас бывает, — настаивала я.

Бабушка долго сопротивлялась. Я чувствовала, что она очень хочет пойти, и не понимала, что ее удерживает.

— Бабушка, мне сделайте удовольствие. Ведь вместе пойдем, а? — уговаривала я.