Надежда Дурова. Русская амазонка

Эта фамилия в первом издании «Кавалерист-девицы…» (СПб., 1836) воспроизводится по-разному: на странице 93 – «Галер», на странице 140 – «Галеф». Также не совсем точно Дурова указывает его чин. Ротмистром Галиоф стал только 23 октября 1807 года, то есть уже после боевых действий в Восточной Пруссии.

В конном Польском полку Галиоф служил со дня его основания, с августа 1797 года, и начинал службу «товарищем», затем был «наместником» (унтер-офицером). А с ноября 1799 года – корнетом. Вместе с ним здесь находился его младший брат Людвиг. По своему происхождению Галиофы относились к польской шляхте Литовской губернии. Их отец имел 30 крепостных крестьян в деревне Дергани Гибрянского уезда. В 1807 году Карлу Христофоровичу исполнилось 30 лет. В сражении под Гейльсбергом он был контужен, но не оставил строя.

К Дуровой Галиоф относился хорошо, но без излишней сентиментальности. Он пожалел «товарища» Соколова, когда старослужащие хотели лишить его обеда, и вмешался в распределение еды в солдатской артели. Он посочувствовал Надежде Андреевне, когда летом 1807 года нелепо погиб ее верный боевой друг Алкид. Однако есть в книге эпизод, когда Дуровой «стало стыдно за Галефа»: ротмистр отправил «товарища» Соколова, который поздно вечером принес ему какое-то распоряжение из штаба, ночевать на… конюшню. «Вот прекрасная спальня!» – мысленно ответила ему Надежда Андреевна и гордо пошла ночью одна на квартиры своего взвода – в деревню, стоящую за лесом и полем ржи. Так как вечером шел дождь, то, проходя через поле, она промокла до нитки.

Карл Галиоф принадлежал к тем офицерам, которые четко разграничивали службу на войне и службу в мирное время. На войне военнослужащие – и солдаты, и офицеры – товарищи, все они равны перед лицом смерти: «вместе могли лежать на соломе». Но в мирное время субординация воздвигает между ними непреодолимую стену: «надобно соблюдать пунктуально все приличия и обязанности службы». Однако и в мирное время он не забывал о прошлых ратных трудах своих подчиненных.

В конце 1807 года в Польском полку получили приказ подготовить списки нижних чинов для награждения недавно учрежденным (13 февраля 1807 года) знаком отличия Военного ордена Св. Георгия Победоносца (это был крест из серебра размером 34,3×34,3 мм, на георгиевской ленте, впоследствии его часто называли солдатским Георгиевским крестом). Галиоф представил к награде 10 человек, больше, чем другие командиры эскадронов: Казимирский – 6 человек, Буняковский – 5 человек.

Эти списки дошли до наших дней. Согласно им, в бою под Гутштадтом отличились четыре солдат. В описании их подвигов фигурирует атака на французские батареи, которые защищала вражеская легкая пехота, «изгнание неприятельских егерей из леса», захват какой-то деревни и рукопашная схватка с колонной пехоты. Следовательно, Надежда Андреевна, пребывая в составе эскадрона Галиофа, должна была тоже скакать под выстрелами французских пушек на их позиции и, взяв пику наперевес, колоть орудийную прислугу. Потом, закинув пику за плечо, рубить саблей вражеских пехотинцев, топтать их лошадью, прогоняя с деревенской улицы. Но она об этом не написала. Вместо рассказа о простых и естественных для солдата в бою поступков, она украсила свое произведение замысловатой историей о спасении офицера.

«… Разъезжая, как я уже сказала, вблизи своего эскадрона и рассматривая любопытную картину битвы, увидела я несколько человек неприятельских драгун, которые окружив одного русского офицера, сбили его выстрелом из пистолета с лошади. Он упал, и они хотели рубить его лежащего. В ту ж минуту я понеслась к ним, держа пику наперевес. Надобно думать, что эта сумасбродная смелость испугала их, потому что они в то же мгновение оставили офицера и рассыпались врозь; я прискакала к раненому и остановилась над ним; минуты две я смотрела на него молча; он лежал с закрытыми глазами, не подавая знака жизни; видно, думал, что над ним стоит неприятель; наконец он решился взглянуть, и я спросила, не хочет ли он сесть на мою лошадь? «Ах, сделайте милость, друг мой! – сказал он едва слышным голосом; я тотчас сошла с лошади и с трудом подняла раненого, но тут и кончилась моя услуга; он упал ко мне на руку грудью, и я, чуть держась на ногах, не знала, что мне делать и как посадить его на Алкида, которого тоже держала за повод другою рукою; такое положение кончилось бы очень невыгодно для обоих, то есть для офицера и для меня, но, к счастию, подъехал к нам его полка солдат и помог мне посадить раненого на мою лошадь. Я сказала солдату, чтоб лошадь прислали в Коннопольский полк товарищу Дурову, а драгун сказал мне, что спасенный мною офицер, поручик Панин, Финляндского драгунского полка, и что лошадь мою тотчас пришлют. Офицера повезли к его полку, а я пошла к своему…»