Надежда и отчаяние

Что же мне предлагалось за девять тысяч в месяц? Коридор в три шага упирался в кухню, где уместился небольшой стол, два деревянных стула со спинкой, холодильник, старая газовая плита и кое-какая столешница с полками. По коридору направо расположилась комната, весьма большая, с одним раскладывающимся диваном, шкафом, и старым толстым телевизором, который, упади он на ногу, смог бы легко ее сломать. Вместе с полом. В туалете же ничего примечательного не было.

Вид этой квартиры меня несколько угнетал (непонятно почему), но чего не сделаешь, чтобы снова не жить со своей матерью! Мой друг-то, с которым я жил, недавно умер…

– Ну так как, берете? – вывела меня из размышлений хозяйка.

– Безусловно. Напомните, пожалуйста, месячную цену.

– Девять тысяч рублей

– А скидок студентам случайно у вас нет?

– Хорошо, давайте восемь пятьсот.

«Вот это скинула так скинула!» – подумал я.

– Хорошо, я заселяюсь. Оплачу сейчас, – сказал я и начал копаться в карманах в поисках кошелька, но уже через несколько секунд с ужасом осознал, что забыл его дома. На меня накатило такое сильное волнение, что руки и ступни в одно мгновение сделались холодными. Чуть ли не отчаяние. Причем я совершенно не знаю почему. Быть может оставленный дома кошелек ассоциировался с возможностью меня опозорить? – Кажется, забыл дома, – признался я все-таки и вдруг почувствовал себя виноватым. Вот оно. С ранних лет мне твердили, что забывать вещи плохо, а когда я случайным образом совершал этот плохой поступок, матерь говорила одну и ту же фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «даже этого ты сделать не можешь».

– Ничего страшного, со всеми бывает, – сказала хозяйка, по всей видимости видя мою страшнейшую растерянность, так как я ошалело замер с руками в карманах. После этого мне сразу стало легче. – У вас наличка?

Я отрицательно покачал головой.

– Тогда переведите мне оплату за месяц на карту и все.

Я так и поступил. Затем все равно покинул квартиру; нужно перевозить вещи.

Только я вышел на улицу, как меня тут же обдало холодным и сильным ветром. С глаз против моей воли ручьем потекли слезы, отчего даже невозможно было нормально смотреть.

В скором времени подъехал автобус. Кое-как протиснувшись в него через первую дверь, я встал на месте даже не держась за поручни – меня просто прижала со всех сторон толпа людей. На улице холод, а внутри автобуса все так сильно надышали, что здесь стоит страшнейшая жара. Пот льется ручьями.

Я очнулся, когда увидел в запотевшем окне знакомые пейзажи. Что ж, вот я и приехал. Холодный ветер окатил меня, сильно мокрого, с ног до головы. Вскоре передо мной возник мрачный пятиэтажный панельный дом. Я быстро поднялся на четвертый этаж, но застыл перед дверью. На меня вновь напало то чувство, которое я испытывал вот уже многие годы: жуткое нежелание открывать эту чертову дверь, возвращаться в эту проклятую квартиру, к этому ужасному человеку. Когда я прихожу домой, она просто изводит меня, я чувствую, что умру, если не сбегу сию же минуту. Помню, как несколько раз после школы, когда уроки уже кончились, а все друзья разошлись, я просто брал и отправлялся гулять. Никакого пункта назначения, конечно же, не было, шел куда глаза глядят. Слушал музыку и шел. Скучно мне никогда не было, ведь я в какой-то степени люблю одиночество. Походы таковые прекратились, когда однажды я чуть не отморозил все пальцы на ногах.

На мгновение я закрыл глаза, собрался с силами, вздохнул и наконец вошел внутрь. Как обычно, никто меня не встретил. Тихо и аккуратно, стараясь не издавать звуков, пройдя по небольшому темному коридору, я прошмыгнул в свою комнату. Здесь стояла хорошая и красивая мебель: застеленная кровать, стол с принтером, монитором, книгами и горой тетрадок, а также кресло и шкаф. Я подошел к своему столу, взял лист, весь в моих каракулях синего цвета, и быстро пробежал по нему глазами. Кажется, я даже слегка улыбнулся. Одно из немногих теплых воспоминаний. Это черновая рукопись моего так и неоконченного рассказа «Комната одиночества». Во время письма для меня исчезало все вокруг, я забывал абсолютно обо всем, и даже время более не существовало. Я мог просидеть так до самого утра. Воображение переносило меня в какую-то другую комнату, другой мир, созданный исключительно для творческих людей. «Вот оно, – думал я, – мое предназначение! Я наконец нашел цель жизни!» Но потом мою веру в писательское предназначение пошатнули жестокими словами, и дело пришлось оставить, несмотря на ту силу, что я чувствовал внутри себя. Признаться, через некоторое время, интерес к делу пропал.