Надежда и отчаяние

Затем мой мозг будто бы обезумел, показывая массу дней разом. Картины из детства скользили нескончаемой вереницей. Мне однажды в конец опротивели попойки матери, словесные перепалки и ее пустые оскорбления лишь из одной любви к унижению других, отчего я в ярости сбежал из дома, гулял всю ночь и уснул где-то на улице. Благо, была суббота и в школу на следующий день идти не пришлось. Пьянки все увеличивались, а мое время дома все уменьшалось. Я не хотел больше приходить в дом и чувствовать только запах перегара. Я начал подрабатывать то тут, то там, а домой приходил лишь для того, чтобы поспать и убедиться в том, что мать, несмотря на все мои проклятия, еще жива. «Ей непременно все воздастся», – часто повторял я себе. Или: «Поскорее бы она уже умерла». Я мало ел, ходил в ужасной одежде, но тем не менее все еще не хотел поселяться у себя в доме, до того противна и ненавистна была мне мать….

…Ужасная вещь детство. Одно дело, когда тебя уничтожают морально (а иногда и физически) когда ты взрослый – здесь можно просто встать и уйти, но совсем другое дело, когда то же самое делают с ребенком – ты не можешь уйти, ибо это твои родители, годами не можешь уйти и тогда остается только одно – терпеть; терпеть и ненавидеть; терпеть, ненавидеть и бояться, ждать, что вот-вот дверь в твою комнату распахнется, зайдет пьяная мать и начнет над тобой издеваться, причем сама не зная за что и почему, но получая при этом, видимо, какое-то неописуемое наслаждение.

Вдох. Выдох. Стук. Дверь открылась, и на пороге возникла мать. Ее бледно-желтое болезненное лицо с выступившими скулами изображало недовольство.

– Ну здравствуй, – сказала она и кашлянула в кулак. Почти каждое ее дыхание сопровождалось неприятным хрипом.

– Мама, что с тобой? – искренне забеспокоился я, взяв ее за руки.

Она злобно одернула их, со словами «не твое дело»; развернулась и пошла в кухню. Я закрыл дверь и двинулся следом, окидывая взглядом комнату, в которой я прятался по вечерам и ночам во время ее пьяных дебошей; видел коридор, по которому бежал, припадая на одну ногу, когда она шваброй, из-за того, что я вылил ее водку в раковину, со всей дури хотела меня ударить по голове, но я успел подставить колено.

– Ну и что ты пришел?

– Проведать тебя.

– Проведал?

– Д-да.

– Свободен.

– Н-но…

– А может ты хотел похвастаться вот этим? – Она схватила со стола газету и кинула ее в меня. На странице виднелся мой рассказ. – Или вот этим? – Она пустила по столу телефон, где в группе «VK» одного бара висела запись моего выступления.

Это оскорбило меня куда сильнее любых матерных слов.

– Кому это сдалось вообще? Ха-ха-ха.

Страшная, неистовая злоба вдруг вспыхнула в сердце. Все те эмоции, которые я копил и держал при себе, зная, что до добра они не доведут, с неудержимой силой рвались наружу. Ярость, бушевавшая во мне через край, ударила в голову. Я вскочил, уронив стул, смахнул все со стола и со злобой схватил мать за горло. Клянусь, я бы убил ее, если бы какое-то внутреннее чувство, пришедшее свыше, не остановило меня. Мать испуганно отодвинулась назад, держась рукой за шею. Я выбежал с кухни, сильно ударив рукой по двери. Но боли я не почувствовал.

«Да к черту ее! Да что ей будет! Всю жизнь порола как не в себя, ела черт пойми что, курила по пачке сигарет в день и ничего! Любой нормальный человек давно бы уже помер, а ей как будто вообще плевать!» – и много еще подобных мыслей носилось у меня в голове и слетало с языка, когда я в бешенстве сбегал по лестнице.

Только на улице, пробежав метров пятьдесят, я остановился. Тяжело дыша, я прислонился спиной к дому. Давешняя ненависть коркой окутала мое сердце, превратившись в противную ноющую боль. На место ненависти к матери пришла еще большая ненависть к самому себе, и печаль, окутавшая разум. Я чертов псих… Но разве имела она право говорить такое, разве я не могу теперь сделать это после стольких лет издевательств? Я поднял глаза в небо. Нет, видимо не могу. Стало до боли тошно, в груди что-то ныло. Я ходил туда-сюда, обдумывая все происшедшее. Наконец я сел на скамейку и, опустив голову, накрыл ее руками.

Мне хотелось сейчас же пойти извиниться, но мое прошлое, все то, что мать делала со мной, разом навалилось в моем мозгу, придавив меня так сильно, что я уже не мог встать.

«К черту ее, Макс. Забудь ее, так будет лучше», – посоветовал мне мой мозг.

Глава вторая

Разговорившись с Дашей во время прогулки, мы потеряли счет времени. Но счастью, как мне очень хорошо известно, не суждено длиться вечно. Завибрировал телефон в кармане. Я не хотел брать трубку, но он звонил уже две минуты без остановки, и я сразу понял – что-то произошло.

– У аппарата, – сказал я весело. Но мое веселье быстро улетучилось. – Что?.. Как давно?.. Как это случилось?.. Я скоро буду.

Даша посмотрела на меня и в один миг изменилась в лице.

– Звонила соседка моей матери, сказала…

– Поехали скорее, – перебила она меня.