Надежда патриарха

Я взял себя в руки, но настроение у меня испортилось. Я установил ноги обратно на ступеньки, развернул проклятое кресло.

– Ник, что…

– На выход, кресло! – И я покатил в свой кабинет.

7

Филип перебрался жить домой. Два часа он перетаскивал вещи наверх, в свою прежнюю комнату, а потом сразу улетел обратно на службу. Я вдруг с подавленностью осознал, что все эти годы Фити работал в Совете по защите окружающей среды. Я никогда не бывал у него в офисе и даже не спрашивал о круге его обязанностей. Как должен был сын воспринимать это мое равнодушие? На самом ли деле я так бессердечен?

Я скользнул к себе в берлогу, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

Я звал сына Фити – Ф. Т. – в честь Филипа Таера, героического молодого гардемарина, которого когда-то знал. В молодости мы с ним были очень близки.

Однажды, когда моему сыну было лет пять, я усадил его к себе на колени и показал голографические снимки моего отца и фермы под Кардиффом, на которой я вырос. Фити звал меня тогда «па». Своим детским голоском он серьезно спросил меня, не хотел ли бы я, чтобы он звал меня «отец» – как я своего батюшку.

«Если тебе так хочется», – сказал я. Таким образом, я остался «папой». «Отцом» он называл меня, когда хотел принять официальный тон.

С удивлением и восторгом я наблюдал за его взрослением. Доброжелательность Фити не знала границ, а ум вызывал изумление.

Он явился для меня незаслуженным подарком от Господа Бога.

Восстание беспризорников глубоко задело его – я никогда не мог понять, каким образом. Он не отдалился совсем, но стал задумчивым. По достижении тринадцати лет Филип связался с движением «зеленых» и так увлекся, что наконец, после ссор и взаимных обвинений, ушел из дома. Я был ранен в самое сердце, когда Фити залез в мои личные файлы в компьютере. Если я чему-то и надеялся его научить, то это абсолютной честности – и той чести, которая была у меня до моего падения.

Я надеялся, что сын будет лучше меня.

Наконец он возвратился домой, но моя радость при этом слегка приугасла оттого, что вместе с ним был Джаред Тенер. Я не мог отказать – это бы поставило под удар наше примирение.

Что ж, возможно, регулировка гормонального баланса стабилизировала нервную систему Тенера. Время покажет. По крайней мере, прежнего невыносимого юношеского гонора у него заметно поубавилось.

Что касается новых пришельцев и других изменений, то моя домашняя жизнь претерпела странные преобразования. Каждый вечер, к моей нескрываемой досаде, охранники поднимали мое тяжелое кресло по ступенькам наверх, в то время как я молился о том, чтобы ни один из них не поскользнулся. Я даже подумывал, не установить ли в доме лифт. На одной чаше весов была моя гордость, а на другой – возможность сломать еще и шею.

Дэнил Бевин быстро выучился делать все необходимое и всячески старался быть полезным. Держался он скромно.

Тадеуш Ансельм уже на второй вечер пребывания у нас приполз домой после полуночи, навыдумывав, будто он разговаривал со звездами. Арлина похихикала над его россказнями и пошла спать. Впрочем, проступок гардемарина не был столь серьезным, чтобы подниматься с кровати и учить его уму-разуму. Я решил заняться этим наутро, но бледное, дрожащее лицо юноши охладило весь мой пыл. Кое-какие уроки он уже преподал себе сам.

Кроме того, не моей обязанностью было заниматься его воспитанием. Все равно через пару дней его ждал Девон.

Между тем ежедневно у ограды стали собираться толпы народа. Я не понимал толком, чего они добиваются. Наверное, они приходили потому, что я был заметной фигурой в обществе. Будь я простым смертным, мое ранение наверняка бы так их не огорчало.

Свое кресло, столь мне необходимое, я без конца ругал почем свет. Усталый и раздраженный, я всецело погрузился в работу. К счастью, ее было много. Я изучал бюджеты, рассуживал споры колоний, боролся с последствиями затопления Голландии.

Главной проблемой было расселение беженцев, потому что почти вся страна уже оказалась под водой. Когда начало заливать водой Бангладеш, большинство ее жителей принял Пакистан – но у Нидерландов не было этнической сестры. До поры помогала Бельгия, но ее силы истощались, она приютила уже стольких, скольких могла выдержать ее слабая экономика.

Повсюду на земле прибрежные земли затоплялись как никогда в человеческой истории.

Голландцы как-то найдут себе пристанище – на земле непременно отыщутся дома для беженцев. Однако такое рассредоточение будет стоить им потери национальной самобытности. Их лидерам это не нравилось, и они отчаянно боролись за другое решение.

Я уже поставил голландцев в начало списка эмиграции на Константинию, самую молодую из наших колоний. Но было нереально перевезти туда за ближайшие годы больше пятидесяти тысяч беженцев. И хотя Константиния таким образом сделалась бы целиком голландской, это никак не решало проблемы. Кроме того, Департамент внешних территорий яростно возражал против этнической однородности колоний… В дверь постучали.

– Кадет Бевин к исполнению своих обязанностей готов, сэр.