— Пей и ты, крещеная душа, — обратился Хараламбие к Зуграву, — быть может, товарищи помилуют тебя, не пошлют из‑за глотка самогонки гореть в аду… Хорошо, если б завтра каждый из нас заслужил… Только не знаю, не знаю: говорит наш Сыргие, что придут и другие дни… — Он замолчал, принявшись задумчиво приглаживать волосы, распрямлять бороду. — Значит, говоришь — оставить? Как бы не вырвали ее антихристы, что носят на руказах паучью свастику.
Канараке застыл, не донеся до губ кружку. Стекла очков у него запотели, и глаза были словно подернуты туманом… Никто не проронил ни слова.
— Ладно, не буду, пускай остаются! Только знаете почему захотелось избавиться? Не со страху, что будут вырывать фашисты. Как раз наоборот! От храбрости, которая отныне крепко во мне засела. Так, так, люди добрые и товарищи! Ну ладно, пора ложиться спать. Завтра в это время, насколько известно, будет не до сна… За час до рассвета, да, брат Сыргие?.. Конечно, мы с тобой «братья», а как же, — все еще не мог успокоиться Хараламбие. — Ты побежишь куда следует, увидишься… тоже с кем следует, так что смотри не опаздывай! Понятно, о чем говорю? Можешь и этого товарища взять для прикрытия, — он показал на Зуграву, собиравшегося уходить и теперь пожимавшего каждому на прощание руку.
— Не нужно, туда я сам могу пойти, — радуясь совету «брата», ответил Волох. — Хорошо бы взять его на работу к нам в мастерскую.
— А чего ж: подойдет, если знает ремесло.
— Не сомневайтесь, — проговорил один из рабочих, стоявших на страже у дверей. — Кулаки железные, да и сам, видите, какой. Настоятельно советую.
— Лишь бы захотел. Он — из наших, сразу видно, — подхватил другой, махнув рукой в сторону верстака, у которого недавно стоял Зуграву. — Сами видели, как жалеет инструмент…
— Если и по кулакам подходит, и по душе, значит, поговорим с сестрой Параскивой, и считай, дело сделано.
Зуграву ждал Сыргие во дворе.
— Что скажешь насчет… этого моего припадка красноречия? — слегка подтрунивая над собой, спросил он. — Не показалось, что уже с первой встречи с ними готов превратиться в проповедника? Как‑то сразу настроился на такой лад, едва ощутил обстановку мастерской, заглянул в лица… Ох эта наша жизнь за семью замками!.. И все‑таки как много значит слово! Какое мощное оружие! Теперь только одно остается: дать клятву, что не возьмешь в руки огнестрельного. — Он добродушно рассмеялся. — Не принимай, конечно, всерьез.
— Отчего же? Не знаю, как насчет огнестрельного, но несколько гранат они и в самом деле достали.
— Кто это «они»? Вот эти «братья» баптисты?
— Йоргу и Хараламбие можно с полным основанием считать товарищами… Хочешь посмотреть мою отшельническую келыо?
— Отшельническую? — как бы удивившись, переспросил Зуграву. — Очень жаль, как раз завтра я должен возвращаться в Кишинев, иначе зашел бы. Покажи отсюда, где она. Кстати, ты и сам не очень задерживайся… Который час? Впрочем, все равно… Сообщи только пароль, чтоб за час до рассвета можно было выйти вместо тебя. На операцию «Зажженный светильник».
— Но почему вместо меня? — с недоумением спросил Волох. — Надеюсь, ничего непредвиденного не случилось?
— Случилось, парень, и какие еще события могут произойти… Между прочим: тебе приходилось прыгать с парашютом?
— С какой стати? — Волох даже растерянно заморгал глазами. — Но если понадобится, прыгну!
— Видишь ли, бороться только оружием слова недостаточно. Короче говоря: партия решила вручить тебе другое оружие.
— Неужели на фронт? — точно ребенок, обрадовался Волох.
— Что‑то в этом роде. Как видно, ты действительно родился под счастливой звездой… Поэтому без сожаления передавай мне операцию «Зажженный светильник». Итак, запоминай — прямо сейчас, — где и как сможешь встретиться с Илоной…
— С кем, с кем? — У Волоха вытянулось лицо.
— Ты стал плохо слышать, что ли? Или не доверяешь своей памяти? — насмешливо проговорил тот. — Тогда ничего сейчас не скажу. Координаты операции сообщишь завтра, что ж касается Илоны, то я полагаю, найдешь ее и без моей помощи, не правда ли? От нее и узнаешь все, что нужно.
— Координаты… — Волох обеспокоенно завертел головой — сейчас он уже полностью пришел в себя — и торопливо посмотрел на часы. — Ты их получишь обязательно… Сейчас я должен вернуться к ним. Завтра тоже весь день буду занят, очень! В особенности вечером.
Они торопливо попрощались и разошлись, каждый в свою сторону.