Надгробие Дэнни Фишеру

Дверь мне открыла мама, и мы некоторое время стояли, молча глядя друг на друга. Как всегда, она поняла мое состояние, вздохнула и прошла в комнату. Отец сидел за столом. Из-за двери доносился вымученно-веселый голос Мими. Кивнув отцу, я в нерешительности остановился посреди кухни. Белая масляная краска, покрывавшая ее стены, не могла скрыть следов грязных потеков. Правда, мама уже повесила желтые занавески, они придавали кухне сносно-жилой вид. Откуда-то выскочила Карра, и я наклонился, чтобы погладить ее.

— А что, — произнес я, не поднимая головы, — вовсе и не так страшно…

— И правда, Дэнни, — подхватила мама, — здесь не так и плохо, тем более мы здесь временно, пока отец вновь не встанет на ноги. Пойдем, Дэнни, посмотрим квартиру.

Смотреть особенно было не на что. Все — как в любой четырехкомнатной квартире. Моя новая комната была вдвое меньше прежней, все остальное тоже было в два раза меньше. За двадцать восемь долларов, включая отопление и горячую воду, трудно было бы достать что-нибудь приличнее.

Мы вернулись на кухню. Карра подошла ко мне и выжидательно подняла свою умную мордочку. Отец курил, с беспокойством наблюдая за мной.

— Карра вела себя спокойно? — спросил я, чтобы нарушить тяжелое молчание.

— Нормально. Она — умница, все понимает, — сухо ответил отец.

— Ты бы вывел ее, Дэнни, — сказала мать. — Она не была на улице с самого утра.

— Пойдем, малышка, — позвал я собаку, подходя к двери.

Пройдя половину пролета, я понял, что собака не идет за мной. Карра жалась к входной двери, переминаясь с ноги на ногу.

— Пойдем, глупышка, гулять!

Она неуклюже одолела две ступеньки, остановилась и опять тоскливо глянула мне в глаза. Пришлось подняться к ней, пристегнуть поводок и где уговорами, где силой стащить вниз. На улице она вроде бы успокоилась, но когда мы направились вниз по Клинтон-стрит, она испуганно оглядывалась на проезжающие рядом машины. Я повернул на более спокойную боковую улицу и прошел уже полквартала, когда услышал за спиной смех. Обернувшись, я увидел трех подростков примерно моего возраста. Они стояли, небрежно облокотившись на перила кондитерской. Один из них — долговязый мускулистый парень из цветных — гоготал над поджавшей хвост Каррой.

— Смотрите-ка на этого чистюлю с собачонкой! Не мог, что ли, выбрать себе сучку посмелее? — кричал он, перебрасывая замусоленный окурок из одного угла рта в другой. — Да ты, парень, тоже, видать, наложил в штаны, как и твоя сучонка!

— Не больше, чем ты, вонючка, — со злостью ответил я, успокаивая Карру.

Услышав мой ответ, парни подобрались, двое выжидательно смотрели на негра. Тот многозначительно им кивнул и враскачку пошел ко мне, не вынимая рук из карманов. Я продолжал все так же сидеть на корточках, поглаживая собачку и искоса наблюдая за долговязым. Не было никакого сомнения: парень не собирается шутить, но именно это меня и устраивало. У меня даже стало легче на душе, такая разрядка мне и была нужна.

В метре негр остановился и посмотрел сверху вниз.

— Это кто тут открывает хлебало? А ну, повтори, что ты сказал!

— Мало того, что воняешь, ты еще и плохо слышишь, — раздельно проговорил я, медленно поднимаясь.

Но не успел я выпрямиться, как боковым зрением заметил огромный кованый ботинок, быстро приближающийся к моему лицу. Я переоценил свою реакцию, страшный удар опрокинул меня в канаву. Я выпустил поводок, потеряв на мгновение сознание. Первое, что я услышал, выходя из нокдауна, был визг. Я вскочил на ноги, забыв о своих врагах. Карра бежала посреди дороги, едва уворачиваясь от колес мчавшихся машин.

— Карра! Ко мне! — закричал я.

Она услышала меня, остановилась на мгновение и со всех ног бросилась ко мне. Она уже почти добежала до края дороги, когда огромный грузовик задел ее колесом. От короткого ее взвизга у меня потемнело в глазах.

…Она лежала на боку в канаве, тяжело дыша. Ее золотистая шерсть была в грязи и крови.

— Каррочка, — наклонился я над ней, — милая, не умирай!

Я осторожно поднял ее на руки, она со стоном вздохнула, совсем как человек, и посмотрела мне в глаза своими — полными боли — глазами, лизнула мне руку, оставив розовый кровавый след, задрожала и затихла.

Водитель грузовика протолкался сквозь толпу зевак.

— Прости меня, парень, — он был действительно огорчен. — Я даже не видел, как она выскочила.

Я молча посмотрел сквозь него, потом повернулся и направился к злополучному дому, неся холодеющее тело своего единственного друга. Люди молча расступались передо мной. Глаза мои жгло, но плакать я не мог.

Карру я похоронил в саду своего единственного дома, там еще никто не поселился, поэтому никто не мешал проститься с моим детством.

Не помню, как я вернулся, как ехал в метро. Очнулся я только на ступеньках угрюмого пятиэтажного барака… Тут меня словно переключили, я видел все это будто в первый раз. Кондитерская напротив подмигнула мне своим зеленым глазом. Неподалеку тусовались местные ребята. Я был чужой среди них, значит — враг. Мне предстояло их завоевать.