Надгробные речи. Монодии

Монодии Аристида, в основе которых лежит плач по покойному, состоят из ряда восклицаний и риторических вопросов, обращенных к людям, предметам и явлениям окружающего мира. В «Монодии Смирне» Аристид так оплакивает разрушенный город:

О источники, театры, улицы, крытые и открытые ристалища! О блеск главной площади города! О Золотая и Священная дороги, каждая по отдельности образующие каре, а вместе выступающие наподобие агоры! О гавани, тоскующие по объятьям любезного города! О невыразимая красота гимнасиев! О прелесть храмов и их окрестностей! В какие недра земли опустились вы? О прибрежные красоты! Теперь всё это лишь сон. Разве могут потоки слез утолить такое горе? Разве довольно звучания всех флейт и пения всех хоров, чтобы оплакать город, который снискал себе славу благодаря хоровым выступлениям и трижды теперь желанен для всего человечества?! О, гибель Азии! О, все прочие города и вся земля! О, море перед Гадирами и за ними! О, звездное небо, о всевидящий Гелиос! Как вынес ты это зрелище?! Рядом с ним падение Илиона — сущий пустяк, как ничтожны и неудачи афинян в Сицилии, и разрушение Фив, и гибель войск, и опустошение городов — всё, что причинили прежде пожары, войны и землетрясения.

6-7

Если в монодии, адресованной лицу, оплакивалось благородное происхождение умершего, его прекрасное воспитание, образование и деятельность на благо города, то в монодии, посвященной городу или храму, эти топосы подверглись значительной переработке. Аристид идет здесь по новому пути, побуждающему его искать риторические аналоги в речах других жанров. По всей видимости, примером для оратора послужили классические надгробные речи V—IV веков до н. э., а также энкомии городам[940], в которых центральную часть речи занимает исторический экскурс в прошлое. В результате Аристид вводит в монодии городам и храму элементы описания и рассказа. Таковы, например, краткое изложение легендарной и реальной истории Смирны (см.: 2) и описание ее красот и достопримечательностей до землетрясения:

Увиденное же воочию намного превосходило любое описание! Приезжих город тотчас ослеплял своей красотой, монументальностью и соразмерностью зданий и спокойной величавостью облика. Нижняя часть города прилегала к набережной, гавани и морю, средняя же располагалась настолько выше береговой линии, насколько сама она отстояла от верхней части, а южная сторона, поднимаясь ровными уступами, незаметно приводила к Акрополю, с которого открывался прекрасный вид на море и город.

3

В «Элевсинской речи» изложение мифологических преданий и исторических событий, касающихся элевсинского святилища, вместе с описанием храма занимает почти две трети текста (см.: 3—10).

В монодиях Аристида встречается еще один изначально не характерный для этого жанра топос, очевидно, также заимствованный им из других жанров эпидейктического красноречия. Это сетования на чрезмерную трудность темы и недостаток смелости и таланта у автора, чтобы должным образом ее раскрыть. «Элевсинская речь», например, начинается такими словами: