Надя Князева решает остаться

Переодевалась я в процессе перемещения. Когда Милорад объявил об этом, посмотрела на него как на полоумного, а на деле все оказалось не сложно. Мы будто в капсуле лифта летели, и нас обнимали потоки золотого света, за которыми ничего не разглядеть. Тепло, спокойно, шатает, правда, немного. Но тем, кто способен переодеться зимой в туалете плацкартного вагона поезда прямо на ходу, такие преграды не страшны!

На землю приземлились легко и первое, что я ощутила — мягкий ворс травы. Кое-что упустила. Пошевелила голыми пальчиками, согнала с лодыжки наглого муравья и перевела взгляд вперед. Обувь! Ее не было…

Мы очутились в небольшой деревушке, домов на двадцать, может, чуть больше. Из некоторых труб лениво вился дымок, крыши поблескивали на солнце, пахло распаренной от солнца травой и навозом. Почувствовала взгляд в упор. Медленно, очень осторожно повернула голову.

— Здрасьте, — улыбнулась, делая шаг назад.

— Это не демон, Надя. Это всего лишь корова, — негромко пояснил Милорад.

А будто я сама не вижу! Только я с самого детства коров боюсь. Туша в полтора, а то и два центнера, априори опасна. Я уже молчу про рога. А этот взгляд…

Лениво чавкая травой, корова продолжала буравить меня осуждающим взглядом.

— Пойдем-ка отсюда поскорей, — я помахала корове ручкой и сиганула в сторону деревни. — Шевелись, Милорад, быстрей! А то маманя, наверное, заскучала.

Бугога. Ага. Ночей не спит, думает, как же там ее кровиночка в другом мире. Да замечательно твоя кровиночка! Жила, не жаловалась, пока меня сюда не забросило! И сейчас я очень жалею, что не могу вернуться назад и передать своим настоящим родителям, тем, что меня вырастили и воспитали как родную, что люблю их и со мной все в порядке.

— А можно будет послание на Землю отправить?

Милорад бесшумно следовал за мной, а я подскакивала и ойкала, наступая на колючие травинки.

— Можно связаться с земными ангелами. Они найдут способ, как известить твоих людей о том, что с тобой все благополучно.

— Вот это замечательно, вот это… ах… люблю деревню! — Голые ступни кололо и царапало. — До з-зубовного скр-режета! — прорычала, наконец, выпрыгнув из высокой травы на сухую проселочную дорогу.

О-о, благодать! Даже по редким острым камням благодать, а уж по горячему песочку топать — милое дело.

— Отправим сегодня?

— Ты очень эмоциональна, сестра. Нас ждет множество дел, а в сутках всего двадцать четыре часа. Мы отправим послание завтра. Обязательно.

— Ну, завтра так завтра.

Днем больше, днем меньше, все равно хуже не будет, раз уж меня считают погибшей. Или не считают? Или, может, вовсе не стоит им ничего сообщать?

В раздумьях я добрела вслед за ангелом до нужного дома, вошла в раскрытую калитку, пересекла ухоженный благоухающий сад по мощеной дорожке и замерла на крыльце.

— Подожди, — остановила кулак брата, прежде чем он успел постучать.

Во мне проснулся страх.

— Поздно отступать, сестра. Ты прожила долгую жизнь, думая, что не нужна собственной матери.

— Это была лишь догадка. А жить оставшуюся жизнь с уверенностью в этом мне, знаешь ли, как-то не хочется. Я передумала! Идем отсюда!

Развернулась и сделала несколько смелых шагов. Вот почему сбегать от проблем всегда так легко? Я прямо будто на крыльях к калитке летела. Вот только шагов за спиной не слышала.

Потому что их не было.

Ангел не только продолжил стоять, он даже постучал.

В тот миг, когда дверная ручка повернулась, я не нашла ничего лучше, чем…

Ну, простите меня. Да, я позорно сиганула в кусты, где свернулась калачиком, чтобы меня видно не было!

Как же работает эта штука с переносом? Мне нужно отсюда улететь! Срочно.

— Милорад? — раздался приятный женский голос. — Как давно мы не виделись!

— Двадцать семь лет, Любовь.

— Двадцать семь лет, — с грустью произнесла она. — Пройдешь в дом? Я согрею чаю.

Закусив губу, осторожно села на корточки и, аккуратно отодвинув веточку, попыталась подглядеть. Сердце ухало в ушах, живот и грудь огнем горели, а по спине наоборот холодный пот пробегал. Не понимаю, что я творила в этот миг, но со стороны выглядело так, словно полоумная девица без обуви сидит в кустах и подглядывает за хозяйкой дома.

А хозяйка… Хозяйка точь-в-точь повторяла женщину из зеркала, только, к счастью, одетой была. Медно-золотые волосы заплетены в косу и убраны в рогульку на голове, длинный в пол сарафан чистый и аккуратный, на поясе белоснежный передник, за поясом — полотенчико для рук. Сглотнула ком, стараясь не дать слезам, заполнившим глаза, вырваться на волю. Мама, та, что меня воспитала, всегда смеялась над моей привычкой держать на поясе полотенчико. А я ей говорила, что не люблю сырые руки. Когда готовишь — они всегда сырые, то в соку, то в жиру, то в воде… Я их все время вытирала о полотенчико, которое потом в стирку складывала. А теперь оказывается, что это у меня от нее. Высокой красивой женщины, крепкой, про таких говорят — кровь с молоком. Только глядя на мягкие и добрые черты лица, я никак не могла понять… Как она могла?