Надлом

изнутри крыса. Но как такое возможно? Должны были пройти недели, чтобы я дошла до такого

состояния. Как долго я находилась без сознания?

Глаза начинают привыкать, но мне кажется, лучше бы они этого не делали, так как то, что я

вижу, не выглядит многообещающе. Чёрный пол, чёрный потолок, чёрная решётка — клетка. Я

встаю на ноги, но спотыкаюсь.

Пол выложен из чёрного стекла, но плитка не квадратная, все детали какие-то… не такие.

Похоже ни на квадраты, ни какие-либо другие геометрические фигуры, у них просто кривые,

причудливые углы. Плитка так отполирована, что походит на чёрное зеркало, из которого на меня

смотрит запертая Меда. Точно также оформлена единственная стена и потолок. А вместо остальных

стен — решётки. Снаружи хаотично расставлено много тюремных камер причудливой формы со

стенами, стоящими не под прямым углом. Потолки по высоте тоже разные, у меня он низкий, а где-

то многоярусный. В одной камере вообще всего в полметра. С таким потолком можно только лежать.

Темница озаряется лишь конусообразными канделябрами, отбрасывающими на потолок синеватый

свет. Пещера пляшущих теней и тусклых зеркал.

Краем глаза я ловлю какое-то движение и оглядываюсь, но там никого нет. Оборачиваясь, я

вижу ещё одно, но это лишь рефлексия моего отражения. Я не шевелюсь, и вокруг ничего не

двигается.

Ури, Хай, Джо. Они могут быть где-то здесь. Если они ещё живы. Я мчусь к решётке.

— На твоём месте я бы этого не делал, — сквозь чёрные тени грохочет голос.

Я оборачиваюсь, но никого не вижу.

— Кто здесь? — спрашиваю я.

— Тебе обязательно быть такой громкой? — спрашивает он с дрожью в голосе. Я замечаю

акцент, но никак не могу определить его происхождение. Я нахожу его обладателя в темноте. Его

клетка странным образом охватывает бесформенный угол, и я вижу, что он сидит в самой темноте,

прислонившись к стене, согнув ноги и положив руки на колени. Его голова запрокинута, но мне не

удаётся различить черты его лица. Мне видна лишь человеческая тень.

Ещё один узник, с которым меня разделяет решётка. Никакой угрозы. Я оборачиваюсь в

поисках своих друзей и тяну руки, чтобы проверить ограждение.

— Говорю же, ты делаешь ошибку, — предупреждает он почти с насмешкой.

— Тебе-то какое дело? — спрашиваю я, но при этом мои руки не решаются схватиться за

решётку. Оснастить тюрьму всякими сюрпризами как раз в духе демонов. Я поворачиваюсь к нему.

— О, обычно, как второму сыну тьмы, боль незнакомцев доставляет мне удовольствие, но

прямо сейчас я пытаюсь в тишине насладиться своими собственными страданиями. — Его

дразнящий тон говорит мне, что ничем подобным он не занимается.

Но всё же, я убираю руки от решётки. Лучше не рисковать.

— Как долго я была без сознания?

— Около часа.

— Где мои друзья? — допытываюсь я.

— Неужели я похож на твоего экскурсовода? — Я слышу в его голосе улыбку. Его глаза

распахиваются, и сквозь тень, подающую ему на лицо, мелькает слабая белая вспышка. — Потому

что я им не являюсь.

Мне бы хотелось хорошенько его ударить, но мне не следует его пугать. Я поворачиваюсь к

нему спиной и бросаю взгляд в непроглядную тьму, затянутую решёткой. Стараясь не смотреть не

слепящие глаза канделябры, я ищу среди теней своих друзей.

106

— Джо, — в темноте шикаю я. — Хай, Ури. — Ответа нет. Я шепчу снова, на этот раз громче.

Ответа всё нет. Пошло всё к чёрту! Я открываю рот, чтобы закричать.

— Прошу, не надо.

— Почему нет?

— Я хочу пострадать в тишине. Помнишь?

— Неужели я похожа на того, кого это волнует? — говорю я, подражая ему. — Потому что

это не так.

— Придут охранники. И не очень-то обрадуются. — И хотя это предупреждение, по его тону

видно, что ему нет до этого дела.

— Ах, ну тогда, ты должен знать, что у меня нет цели — нести людям радость.

Я вижу блеск его зубов. Он улыбается.

— А я уж было подумал.

— Просто скажи, где мои друзья, и мне не придётся кричать, — предлагаю я.

— Наш вид всегда славился умением вести переговоры. — Он поднимается на ноги, променяв

страдания в тишине на мою очаровательную компанию. Он двигается напряжённо, словно готовясь

наброситься в любой момент. Мой упрямый экскурсовод примерно моего возраста, может, судя по

его щетине, где-то на год старше. Ему идёт образ плохого парня, и можно точно сказать, что он

горяч, правда, сейчас совсем не время об этом думать. Надвигающаяся смерть заставляет сменить

приоритеты.

Мягкая кожа, спутанные длинноватые волосы, полные губы, девически-длинные ресницы,

чёрные глаза, чёрная футболка, чёрные джинсы, заправленные в чёрные военные ботинки. Не

удивительно, что я не могла его найти в темноте. Судя по кровавому порезу на губе и опухшему

левому глазу, его не так давно избили. В уголке его рта играет озорная ухмылка, а глаза горят даже в

этой адской бездне, говоря о том, что он вряд ли к чему-нибудь относится серьёзно.

Вдруг до меня доходит смысл его слов. Наш вид.