Надломленный мозг

Крепко, точно железной хваткой, она держала руку Егора. Аристарх видел, как пальцы у парня мелко вздрагивали, и казалось, будто он что-то знал, но не говорил, потому что Инга удерживала от признания. Ясно было, что сейчас никто ничего не откроет. Но хотелось хотя бы почувствовать, имеет ли Инга отношение к убийству матери Егора и домработницы. Вражда вполне могла стать причиной убийства. Однако Инга держалась непреклонно. Только Егор по-прежнему как будто порывался что-то сказать. Губы вздрагивали, а в больших голубых глазах стоял ужас. Некоторое время Акламин ждал. Но оба молчали, и это молчание затягивалось. В конце концов Аристарх подал голос:

— Стало быть, больше вы ничем помочь не можете?

— Не могу ничем! — холодно ответила Инга.

Закрыв и спрятав записную книжку в карман пиджака, Акламин поднялся со стула и распрощался. Уходил он с чувством неудовлетворенности собой. Работа продвигалась трудно. Но все-таки кольцо вокруг участников преступлений сжималось. Интуитивно он ощущал, что приближается к развязке.

Как только за оперативником захлопнулась дверь, Егор дождался, когда, проводив Акламина, Инга вернется в комнату, и тут же вскочил с места. Плотно прикрыл дверь и дрожащим негодующим шепотом, покрываясь потом, спросил:

— Инга, признайся: это ты убила маму?

Отдернув руку, как от чумного, та возмутилась:

— Опомнись, Егор! Как ты мог такое подумать про меня? Что у тебя с головой? Ты в своем уме? Разве я способна убить?

Насильно усаживая ее за стол, Егор пальцами вцепился в ее плечо:

— Я хочу знать, Инга! Почему? Это ты! Конечно, это ты! Ты угрожала ей! Зачем ты это сделала? — Голос дрожал по-детски, но был непримиримым.

Окинув Егора злыми глазами, каких он никогда не видел, Инга отдернула плечо:

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Не смей обвинять меня, мальчишка!

Прикусив губы, Егор не знал, что ему сейчас делать. Он не хотел верить в то, в чем обвинял Ингу, но эта мысль была навязчивой, он отгонял ее, но она опять возвращалась, овладевая сознанием. Егор сходил с ума. Инга — убийца его матери. Она хотела смерти матери, она угрожала ей. Но была и вторая мысль о невиновности Инги, которая противилась первой, которая восставала против первой, но она была намного слабее. И даже если бы она была единственно правильной, то не могла сейчас противостоять первой, ибо именно у первой мысли были прочные основания. Заметавшись по комнате, как зверек в клетке, Егор затем выскочил вон из квартиры, оставив Ингу в замешательстве. Кое-какое время она приходила в себя. От Егора не ожидала такого удара. Ей казалось, что парень стал ручным, что он сделает все, что она захочет, но вдруг выявилось, что это не совсем так. Еще не так давно его матери тоже казалось, что она могла управлять своим сыном, как ей вздумается, но он взбрыкнул и перестал подчиняться. Теперь Инга испытывала, возможно, такое же разочарование, какое недавно испытала его мать. Мальчик оказался с характером, какого она не разглядела. Потрясенная тем, что не смогла переубедить Егора, Инга вышла в кухню, впилась взглядом в домработницу:

— Где пистолет, который я отдавала тебе? Ты не вернула его мне!

Пугливо зажавшись, домработница побелевшими губами произнесла:

— Я выбросила его.

Решив, что ослышалась, Инга переспросила, не отводя от домработницы своих жгучих холодных глаз:

— Как выбросила?

Побледнев, домработница часто заморгала:

— В мусорный ящик отнесла, — прошептала и тут же стала объяснять: — Я же не знала, что он твой. Думала, это от бандитов остался. И как только полицейские ушли, я его выбросила. — Глаза, лицо и весь вид домработницы были такими, что ее становилось жалко.

Приехав к себе домой, в квартиру, в которой он всегда жил с родителями и в которой пять дней назад убили его мать, Егор целые сутки не находил себе места. Ему мерещилось, что мать неотступно следовала за ним, осуждающе смотрела, словно молча говорила, что во всем виноват он, что все случилось из-за него, что если бы между ними не встала Инга, она бы осталась жить. Это страшное молчание матери будто предупреждало, чтобы он опасался Ингу. Оно подталкивало Егора и подсказывало, как надо поступить. Нельзя прощать убийство, нельзя любить убийцу! Это безнравственно. Он не смог защитить мать, когда в нее целились из пистолета, но он обязан это сделать сейчас. Как все страшно! Он остался один, совсем один. Сначала погиб отец, а теперь мать. Ее смерть точно наказывала его, а ее душа скорбно взывала к отмщению. Все это время Инга несколько раз звонила в офис, где ей отвечали, что Егора нет на работе. Инга звонила на его телефон, но Егор не отвечал. Наспех, как попало, собравшись, она поехала к нему. Но на звонок в дверь была тишина. На упорный продолжительный стук — молчание. Тогда она прижалась к дверному полотну и заскребла по нему ногтями, умоляя: