Надломленный мозг

После их ухода Акламин какое-то время еще смотрел на дверь, потом вернулся к окну и долго глядел на улицу. Принял решение встретиться со вдовой Ротёмкина. Новая информация требовала этого. Связавшись со вдовой, договорился о встрече и после обеда поехал по адресу. Была надежда, что в домашней обстановке женщина раскроется. Пусть не в полной мере, пусть наполовину, но и это уже что-то. Когда в семье были такие отношения, у вдовы определенно есть какие-то ключики к разгадке убийства ее мужа. Металлическую темно-синюю дверь квартиры Акламину открыла домработница — невысокая женщина средних лет с высокой пышной прической, в цветном фартуке поверх синей блузки и черной юбки, и в цветных тапочках. Аристарх переступил порог. Большая прихожая была светлой. Из-за минимума мебели создавалось ощущение простора. Светлая ковровая дорожка идеально чистая. Из дверей комнаты, что была чуть левее, в прихожей показалась вдова. В темном платье, на плечах черная кружевная косынка, лицо грустное, усталое, волосы пучком на затылке, в руках черный футляр для очков. Не глядя в его удостоверение, пригласила пройти. С того момента, как здесь побывал Корозов, комната изменилась. Тогда вся мебель была накрыта темными тканями. Сейчас они были убраны. Большой стол посередине, стулья, длинный комод и зеркало сверкали чистотой, впитывая солнечный свет, льющийся из окна сквозь красивый тюль. Портрет покойного. Кожаный кремового тона диван с креслами по обеим сторонам добавлял тепла и красок к уюту комнаты. Когда Акламин прошел в нее, хозяйка сказала домработнице:

— Можешь быть свободна, Танюша. Отдыхай. Дальше я как-нибудь без тебя управлюсь. — Затем прошла к столу и села на уже отодвинутый стул, на котором, вероятно, сидела до появления Акламина. По крайней мере, так подумал Аристарх, ибо на столешнице лежал раскрытый журнал. Она положила футляр с очками на журнал и, показав Аристарху на стулья через стол, проговорила: — Ну что же вы? Присаживайтесь, где считаете вам удобнее.

Он сел напротив, чтобы хорошо видеть ее лицо.

— А ведь со мной уже разговаривали ваши сослуживцы, — сказала с некоторым удивлением вдова, отодвинув чуть в сторону журнал и положив перед собой красивые ухоженные руки с длинными пальцами. — Право же, вы не думайте, я отвечу на ваши вопросы. Задавайте, — спокойным тоном предложила она.

Глядя в ее красивое строгое непроницаемое лицо, Аристарх думал, что это лицо женщины, много пережившей и много ударов испытавшей в жизни, но привыкшей стоически выносить их. К сожалению, их беседа тоже не будет для вдовы легкой и простой, но что делать — такова его работа, он должен раскрыть преступление.

— Открылись новые обстоятельства дела, из-за которых возникла необходимость вновь встретиться с вами, — пояснил он и начал задавать вопросы.

По этим вопросам вдова увидала, что ему немало известно об их семейной жизни. У нее не укладывалось в голове, зачем нужны такие подробности, но она ни о чем не спрашивала. Некоторое время раздумывала, как отвечать на вопросы, которые затрагивали не только честь их семьи, но и ее честь. Могла бы отказаться говорить об этом, однако, глядя в неулыбчивое, но открытое и доброжелательное лицо Акламина, решила все рассказать, заметив сначала:

— Может, не стоит теперь копаться в грязном белье? Мужа все равно не вернешь! — Глубоко вздохнула, поправила на плечах черную косынку, хотя поправлять ее было незачем, и продолжила: — Я понимаю, зло должно быть наказуемо, но в жизни так часто бывает, что очень сложно провести грань между злом и добром. Нередко добро оборачивается злом, а зло становится добром. Не зря же пословица говорит: не делай добра — не получишь зла. Глубокий смысл в этом заложен. Но все это философские вопросы, однако из них соткана наша жизнь! — Сделала паузу. Ей трудно было приступить к разговору о том, о чем хотелось никогда не вспоминать. Сказала: — Хорошо. Так и быть. Только пообещайте, что о содержании нашего разговора не узнает мой сын. Все, что происходило в семье, всегда тщательно скрывалось от него. Зачем ребенку знать то, что происходит между родителями? Ребенок должен любить в равной степени и отца, и мать. Тем более что и мать, и отец — оба горячо его любили.

Получив обещание Акламина, она начала рассказывать: