Надо помочь Ральфу (СИ)

– Надо делать ноги, брахатату… – нашел выход из сложного положения второй кодьяр, недостаточно сознательный, а может быть, просто наиболее сообразительный и предусмотрительный.

– Но Гвидлий? Надо галима выручать, – не согласился с ним третий. Этот был морально устойчивым.

– Зверюга нам попался, брахата! – здраво оценил обстановку четвертый (реалист). – Злой, как кудлатый скрейг! Брахатата! Всех завалит… Нельзя же так, галимом бросается, – пожаловался он.

А чего жаловаться? И, главное, кому жаловаться?! Сами и нарвались. Вот и получили подарочек. Теперь им ясно, что Зверюга попался. И вообще – брахатата-брахата, кажется, вся телега рассыпается! Четверых уже завалил и остальных завалить может. Играючи. Никого не боится. Прыгает и ногами дерется, как ошалевший жеребец, без всяких правил. Вообще-то, и сами кодьяры в драках никаких особых правил не придерживались. Но не прыгают же, и ногами под дых не бьют. И уж швыряться галимом никому в голову не приходило. До такого ни один кодьяр еще и не додумался. А о том, что Зверюга потом с ними сделать может, даже подумать не хотелось. Да и, вообще, кодьярам просто не нравилось, если их били. За это даже кочевников не осудишь. Такое никому не нравится. Брахатата-брахата!

– Надо выручать галима? – опять встрял третий, морально устойчивый. Он был убежденным патриотом клана, патриотом отряда и вообще патриотом.

– Как его выручишь? – вмешался четвертый, который, к этому времени, тоже вышел из ступора. – Этот всех положит. Брахата! Не-е-е, лезть на него нельзя. Надо двигать к Шкварцебрандусу и все рассказать. Волшебник может даже такого Зверюга в пыль развеять или превратить в старую жабу. Он и галима выручит.

– Нам уходить отсюда без галима нельзя, – напомнил пятый. Возможно, он был в этом отряде самым разумным. – На нас все плевать станут, – с тоской в голосе напомнил он. – Брахатата!

Был у кодьяр такой варварский обычай. Кочевники, они не имели, ни своего государства, ни законов, ни уголовного кодекса. Шебуршились, не торопясь, где-то в районе Понятий, на уровне родоплеменного общества. Жили, как могли, в основном, как уже было сказано, по Понятиям. А преступность, естественно, имелась, и с ней приходилось бороться. Потому что, как известно, рост преступности сдерживать можно только неотвратимостью наказания. И это на уровне всех цивилизаций, без исключения. А как накажешь нарушителя, если специальных правоохранительных органов нет, КПЗ нет, и тюрем нет. Нет исправительных лагерей, колоний-поселений и даже пресловутой «химии». Какая может быть «химия» при первобытных общинах? Там даже такой науки не существовало. Пытались сечь преступников розгами, не помогало. Начали бить толстыми палками – тоже никакого толка. Тогда умудренные жизненным опытам аксакалы и предложили: ввести в Понятия такое наказание, как «Интенсивное и презрительное оплевывание нарушителя». Нашлись, конечно, противники, которые возражали: «Оплевывание приводит, мол, к моральному унижению, а это нарушает свободу личности и не толерантно, по отношению к преступникам, которые тоже равноправные граждане и должны пользоваться всеми правами». Но если слушать профессиональных борцов за свободу личности и упорных защитников равноправия, то авторитетные аксакалы, ни одного Понятия утвердить не смогут. А с преступностью бороться как-то надо было, надоели всем бессовестные нарушители. Так что «Понятие об Оплевывании» ввели, можно сказать, «со второго чтения». Теперь все происходило приблизительно так. Утром просыпается правонарушитель, выходит из своей кибитки, чтобы подышать свежим воздухом, или вылезает из-под телеги, под которой ему пришлось ночевать, или, скажем, в хорошем настроении возвращается из гостей, где неплохо провел время… И первый же встречный, вне зависимости от того, родственник он, какое-нибудь местное начальство, совершенно посторонний, незнакомый человек, или, даже «крыша» этого кодьяра, непременно должен на преступника плюнуть. Это понятие идет на уровне долга. Второй встречный делает то же самое. И так весь день. Каждый, кто встречался с преступником, каждый раз. Такой способ публичного оплевывания оказался для кочевников, весьма действенным. Правонарушения у кодьяр стали очень редкими. Даже правозащитники стали вести себя намного тише…

– Побьет нас Зверюга, брахата… – с достаточной грустью сообщил пятый.

– Если бросим галима, нас всех, брахатата, безжалостно оплюют, – по тоскливому тону шестого, чувствовалось, что ему очень не хотелось быть субъектом оплевывания.

Седьмой ничего не сказал, седьмой все еще пребывал в ступоре. А у шестерых, которые высказались, мнения разошлись. Они еще порассуждали бы, поспорили бы. Потому что, с одной стороны, и верно, на Зверюгу нарвались и он всех, без разбора, запросто, метелит. И ноги у него – как копыта: раз врежет, и кранты… Но, с другой стороны, галима бросать нельзя. Вот и решай, как быть? Выбирай, вольный кодьяр, что тебе больше нравится… Или, наоборот, не нравится. А выбрать трудно. Так что, непременно спорили бы и дальше. Но вмешался Максим.