Надо – значит надо! (СИ)

Что с того, что они оказались на дороге, на которой цинизм и предательство идут рука об руку с клятвами и обещаниями вечной дружбы. Это придумал не Егор да и не Злобин. И даже в этом случае он должен был поступить так, как подсказывало ему сердце… В общем, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и всё такое. Он не знал, как это объяснить, но чувствовал, что должен был… проститься что ли…

И вот сейчас на него был наставлен ствол пистолета с глушителем. Дверь «Чайки» была уже приоткрыта. Егор предусмотрительно дёрнул за ручку, как только Кухарь встал рядом. Всё было готово и Егор подумал, что полагаться на реле в голове Поварёнка дело совсем ненадёжное.

Поэтому без замаха но со всей силы он пнул дверь и в тот же миг, как раскрывающаяся пружина отпрыгнул в противоположную сторону, вытягивая руки и толкая дверь со стороны улыбающегося Де Ниро.

Дверь ударила по глушителю, отбивая руку Кухарчука в сторону, и в то же мгновенье он нажал на спусковой крючок. Рефлекторно, механически, не задумываясь, иного и быть не могло. И тотчас воздух прорезали милицейские сирены, а по левому борту Злобинской «Чайки» отчаянно забарабанили пули. Целый дождь, настоящий метеоритный рой. Это стрелки, посланные Чурбановым, устраняли киллера.

Пули пробивали стёкла и металл, пули пробивали резину колёс, били по колёсным дискам и с воем отлетали в стороны. Пули разрывали и делали непригодным для жизни и белое тщедушное тело Поварёнка. Он уже ничего не понимал, не мог понимать, он ничего не чувствовал, он был мёртв. А пули всё рвали и рвали его ставшую неживой плоть…

— Твою дивизию! — выругался Брагин, выбираясь с другой стороны машины и закричал. — Отставить! Здесь свои!!! Прекратить огонь!!!

— Дядя Гена, — прерываю я эту чепуху. — Это что за Пушкинские чтения?

— А, Егорий! — встрепенувшись отвечает мой тесть. — Заходи. Мы как раз дочитывали.

Я вхожу в библиотеку. Вот они где все притаились. А я думаю, куда подевались-то? А они книжки читают.

— Ты что сам это написал? — удивляюсь я.

— Я? — смеётся он. — Нет конечно, где уж нам. Сашка твоя. Она же у нас писательница. Вот я и говорю, давай, мол, сделаем Егорке подарок на юбилей. Я суть рассказывал, а она уже форму придавала. Если где чего приврал, не серчай. Держи. Ей только не говори, что видел уже.

Он подаёт мне здоровенный и красочно оформленный фолиант.

— Издано в единственном экземпляре, — с гордостью сообщает Гена.

На обложке значится два автора. Александра Брагина и Геннадий Рыбкин. «Приключения сверхчеловека Егора Андреевича Брагина с иллюстрациями».

— Дед! Ну ты чего наделал?! Зачем раньше времени?! Весь сюрприз испортил!

Я оборачиваюсь. Сашка стоит вся в гневе. Глаза горят, щёки пылают, руки в бока упёрла. Говорят, на меня похожа, но характер точно в мать.

— Иди ко мне, — улыбаюсь я. — Не гневайся на дедушку. Дедушка старенький. Он и в молодости чудил, а теперь-то чего уж.

— Какой я тебе старенький! — возражает Гена. — У меня дети моложе внуков!

Все смеются. Я прижимаю Сашку к себе и гляжу на притаившуюся здесь банду. Отец, Большак, Чурбанов, Гурко. Патриархи. Мама с Наташкой собирают на стол. Мишка с подружкой будет чуть позже.

— Спасибо, родные. Вот я и стал легендой.

— Давно уже, — смеётся вставая и кряхтя Чурбанов. — Есть у тебя минутка? А то потом наедимся, напьёмся и мысли в другую сторону унесутся. Поближе к подушке. Пойдёмте товарищи. Короткое совещание. Я обещаю, очень короткое.

Мы идём в кабинет, книгу с комиксами я беру с собой.

— Саш, а рисовал кто? — обернувшись спрашиваю я. — Тут же секретная информация. Ты художника устранила?

— Нет, — машет она рукой, всё ещё досадуя на деда. — Мы с Мишкой рисовали, не бойся, из семьи ничего не выйдет.

— Ну хорошо, — смеюсь я. — Пойдёмте, Юрий Михайлович. Пойдёмте, товарищи.

Они уже в годах, но держатся молодцом. Мы заходим в кабинет — я, Чурбанов, Гурко и Большак.

— Присаживайтесь.

Мои советники садятся, и я разливаю всем узбекский коньяк. Покупаю отборный, марочный, сумасшедший. Сам практически не пью, но дорогих гостей угощаю.

— По вкусу, как французский, — усмехается Платоныч.

Мы смеёмся.

— Это не тот же, — говорю я.

— Но терруар ни с чем не перепутаешь.

— Гена твой, — кивает Чурбанов, — не написал, как Горбачёва увольняли.

— Ничего, мы же знаем, — усмехаюсь я.

— А потомки не будут знать. А это лично я, между прочим, с Андроповым договаривался, чтоб его по-тихому и без следствия уволили.

— Да я с ним потом в Госплане встречался много раз, — киваю я.

— Ну, да-да, он там долгое время сидел, — подтверждает Юрий Михайлович.

— Юбилей будешь отмечать? — спрашивает Гурко, смакуя янтарную жидкость.

— Так сорокет же не отмечают, — пожимаю я плечами.

— Надо отмечать, — говорит он. — Обязательно надо.

— Ну, раз надо, давайте отметим, — соглашаюсь я. — Партия сказала надо, комсомол ответил есть.

Я уже знаю чего они от меня хотят. И я уже думал об этом, но решение ещё не принял.

— Ну что, Егор Андреевич, суперчеловек, или кто ты там? — кивает Чурбанов. — Нам как раз такой и нужен. Говори, надумал ты или нет?