Надпись

– Так вот, о вашей поэтической оде. Марк называет это религией Революции. Наше государство создавалось как непрерывно обновляемая, усложняемая и улучшаемая машина, в которой клокочет энергия Революции, одухотворяющая машину, толкающая ее к космической цели. Этот красный дух есть топливо, которым движется СССР. Если топливо иссякнет, СССР остановится. Замрет на обочине, и мимо него промчатся другие машины, основанные на иной энергетике…

Рядом вкушали два скромных молодых человека, одинаково аккуратно одетых, как одеваются и держатся дисциплинированные референты ЦК. Оба что-то негромко и сдержанно комментировали, не позволяя себе дерзких взглядов, резких жестов, громких высказываний. Осторожно и бегло выпили из рюмок водку, быстро закусили ломтиками вяленого мяса, тут же отерли салфетками губы, словно прятали следы преступления.

– К сожалению, мы наблюдаем омертвение и перерождение правящего слоя, откуда уходят творческие энергии государства. Когда-то живая, пропитанная кровеносными сосудами, чуткая и эластичная плоть, тонко чувствующая окружающий мир, дышащая порами, постоянно растущая, теперь омертвела, ссохлась. Стала жесткой, как мозоль, как роговое вещество, как копыто, куда больше не проникает животворная кровь. Жизнь государства и общества закупоривается, тромбируется, начинает умирать. Партия – виновник тому. Задача развития состоит в том, как удалить эту омертвелую мозоль, как отстричь этот неживой, начинающий загибаться ноготь. Именно над этим размышляют члены нашего тайного общества, собираясь на квартире у Марка…

Поблизости обнимались два дюжих Героя Труда, крупные, с багровыми лицами, монтажники или нефтяники. Держали в огромных кулаках рюмки с водкой. Хохотали, толкали друг друга. Разом умолкли. Опрокинули в себя стопки, одинаково закрыли веки, а потом выпучили яркие синие глаза. Обнялись, ударяя друг друга под микитки.

– Вы, как я заключил, читая ваши очерки, слушая ваше сегодняшнее праздничное "слово", возвращаете государству его первородные энергии, одухотворяете машину власти. Окропляете живой водой своей поэтики и философии два распавшихся периода русской истории – "белый" и "красный", – возвращая истории ее единство, резко увеличивая потенциал "красного", давая прорасти в него "белому". Это оживление, одухотворение государства под силу только большим художникам, отважным идеологам, таким, как вы и ваш друг Шмелев. Но это будет встречать все нарастающее сопротивление партии. Вы должны быть к этому готовы…

По соседству образовалась группа немолодых почтенных гостей с благообразными холеными лицами. По виду академики, маститые ученые, они что-то обсуждали, то и дело взглядывая на далекий правительственный стол, куда из общего зала, сопровождаемые охраной, подходили избранные гости, вступая в общение с руководителями страны. Академики обсуждали какую-то общую, касавшуюся науки проблему, судьба которой зависела от верховной власти. Сформулировали вопрос, чокнулись бокалами с вином, стали аккуратно подвигаться поближе к заветному столу, надеясь попасть в поле августейшего внимания.

– Я не уверен в том, что прав. Для полной уверенности надо быть более информированным, обладать более разветвленными связями. Но мне кажется, что интеллектуальным центром возможных реформ становится Комитет государственной безопасности. Там исподволь концентрируются новые идеи, создается команда интеллектуалов, подбираются кадры, ведутся закрытые альтернативные исследования. Мне, в моей деятельности, оттуда несколько раз приходила помощь. И это, естественно, вызывает опасение партии. О чем, если вы помните, свидетельствует эмоциональный взрыв нашего компаньона Стремжинского. Пусть и подшофе, но он высказал партийную тревогу по поводу усиления КГБ, тревогу, разделяемую партией. Смею предположить, что мы вступили в закрытый политический период соперничества партии и госбезопасности. Исход этого соперничества зависит от воли, такта и прозорливости Юрия Владимировича Андропова. Видите, как раз сейчас он разговаривает с Брежневым. Интересно бы знать, о чем?

Коробейников посмотрел на правительственный стол. Брежнев, откинув темноволосую, большеротую голову, держал перед тучной грудью бокал. Его собеседник – лысоватый, широкое лицо, чуть вывернутые губы, вместо глаз сверкающие стекла очков – не чокался с генсеком наполненной рюмкой, что-то терпеливо ему пояснял. Коробейников прежде не выделял Андропова из многочисленной когорты вождей, среди которой тот занимал второй, не слишком афишируемый эшелон. Теперь же, после замечаний Андрея, он постарался запомнить залысины на лбу, слепящий блеск очков, вывернутые африканские губы.

– Помните, я говорил вам, что писатель, если он талантлив и обладает государственным сознанием, является стратегическим ресурсом, как дальний бомбардировщик? Хотите посмотреть на настоящего государственного писателя? Оглянитесь…

Коробейников повернулся и у соседнего стола, в окружении множества людей, увидел Шолохова.