Надпись

– Да трудно сказать. По ту сторону границы живут уйгуры. Многие из них ушли из Казахстана в тридцатые годы, во время коллективизации. Здесь их родня осталась. Может, хотят использовать напряженность разделенного народа? Или побольше войск натолкать, чтобы с сепаратизмом уйгурским покончить? – Ответ был дилетантским. Из зарубежной прессы Коробейников знал много больше. Однако дилетантизм Трофимова казался неподлинным. Пыль раскаленных предгорий, придававшая коже кремневый оттенок, измученные солнцем глаза, не перестававшие щуриться, говорили о других, сокровенных, знаниях, которыми тот не желал делиться. – Ну вот и вертолет на подлете! – Трофимов указал в окно, где в бесцветном небе серым комочком возникал вертолет.

– Куда мы летим? – спросил Коробейников.

– Жаланашколь. На заставу.

Вертолет опустился недалеко от строения порта, окруженный пыльным сиянием, в котором плескались винты, мутно зеленел длиннохвостый фюзеляж с красной звездой. Трофимов опередил Коробейникова. Летчик в комбинезоне вынырнул из-под ревущих винтов, отдал Трофимову честь, нагнулся, что-то прокричал ему в ухо. Тот небрежно кивнул. Так мог кивать, принимая доклад военного вертолетчика, только человек, облеченный властью, с полуслова, сквозь свист винтов, улавливающий смысл боевого сообщения. Коробейников, задыхаясь от пыли, видя над собой солнечный шатер стали, забрался в салон, поместился у иллюминатора, подле желтой цистерны с горючим. Трофимов сел поодаль. Вертолет взмыл над войлочными юртами, пушистым стадом, пастухом, запрокинувшим в небо кофейную каплю лица. Через несколько минут остановился в бесцветной пустоте, подвешенный на стеклянной прозрачной нитке, а под ним, недвижным, медленно текли блеклые земли, лысые холмы, пустые русла, известково-белые солончаки, на которых сохранились едва заметные росчерки исчезнувшей жизни, заметенные пылью отпечатки древних цивилизаций.

В солнечной сонной недвижности звучала дребезжащая, монотонно повторяемая мелодия стальных винтов, алюминиевых заклепок, лепестков металла, в которых странно слышалось: "степь да степь кругом…", кусочек русской песни, занесенной на стальных лопастях в безжизненную казахстанскую степь.

Коробейников погрузился в сонное оцепенение. Солнце сквозь иллюминатор медленно бродило внутри вертолета.

Винты вдруг резко сменили мелодию, торопливо и зло заныли. Вертолет наклонился. В круглом стекле пронеслась наезженная дорога, низкие строения, тонкая пограничная вышка, круглое, наполненное зеленой яшмой озеро. Через минуту вертолет опустился на пограничной заставе.

Выпрыгнув вслед за Трофимовым, оказавшись среди ревущего бурана, Коробейников минуту стоял, пригнувшись и стиснув веки. Слышал, как отлетает вертолет, унося с собой рыжий смерч и горячий ветер. Постепенно открыл глаза.

Навстречу, в опустевшее, выжженное винтами пространство, торопливо подходил офицер в зеленой, запыленной фуражке. Круглое лицо, круглые, еще молодые глаза, оттопыренные, как у подростка, просвечивающие на солнце уши. Его усики задорно топорщились, но в лице скопились непроходящие напряжение и усталость.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – козырнул он Трофимову, в котором только теперь, после этого приветствия, Коробейников окончательно угадал офицера. – Выходили на связь из штаба округа, передавали данные воздушной разведки. На нашем участке с той стороны наблюдается скопление стад и грузовиков с военнослужащими. Для вас в кунгах накопились радиоперехваты. Усиление на четырех "бэтээрах" прибудет из отряда к двадцати трем часам. В остальном все нормально.

– Были прорывы границы?

– Утром два стада, каждое голов по двести. Первое, силами двух нарядов, удалось развернуть. Второе прошло. Во время выдавливания один солдат получил легкую травму.

– По-прежнему имитируйте проницаемость границы на вашем участке. Не стрелять, даже в воздух. Только силовое выдавливание.

– Приказ выполняем, товарищ полковник. Люди устали. Мне нужно кое-что обсудить. – Круглолицый офицер вопросительно посмотрел на Коробейникова.

– Обсудим. Сначала прими гостя. Накорми нас чем бог послал. Размести Михаила Владимировича. Он будет с нами работать. Потом займемся делами.

Офицер отдал честь Коробейникову:

– Начальник заставы капитан Квитко. – Его круглые глаза оглядели Коробейникова так, как оглядывают досадно и не ко времени появившегося человека, которого следует воспринимать подобно неизбежной помехе.

Сначала они прошли в выбеленный домик со светлой, чистой комнатой, где стояло с десяток застеленных кроватей.

– Выбирайте место, – сказал капитан. – Несколько дней вы будете здесь один.

В небольшой столовой уселись втроем. Дневальный, бритоголовый, с острыми любопытными глазами, облаченный в белый фартук, ставил перед ними гороховый суп с мясом, гречневую кашу с тушенкой, стаканы с мутным, приторно сладким компотом. После трапезы Трофимов сказал: