Надпись

— Вы правы, я очень чувствую эту нить, — поспешил он согласиться, не слишком понимая, о чем говорит. — Иногда эта нить тянется напрямую, от человека к человеку, от события к событию. А иногда вдруг уходит ввысь, в чьи-то невидимые властные руки, и лишь потом спускается обратно на землю. Соединяет людей, которые не должны были встретиться. Сочетает события, не имеющие логической связи. И тогда мерещатся удивительные совпадения. Происходят нежданные встречи. Обнаруживаются необъяснимые случайности. Может, и с нами такое?

— Я узнала о вас раньше, чем вы обо мне. Мой брат Рудольф очарован вами, рассказывает о вас постоянно. Все уши мне прожужжал. Прочитал вашу книгу и говорил о ней столько лестного, что мне захотелось ее иметь. Захотелось познакомиться с вами. Признаюсь, Рудольф по моей просьбе устроил наше знакомство в Доме литераторов. А потом благородно ушел под дождь, оставив нас вдвоем в машине. Потом передал мне ваш подарок — книгу…

Он вдруг почувствовал себя неуверенно и стесненно. То начинал неловко умничать, путаясь в непроверенных, непродуманных мыслях. То впадал в неуместный флирт, пугаясь показаться навязчивым и бестактным. Искал простых естественных слов, которые бы могли их сблизить, избавить от утомительных фраз, без которых можно просто протянуть руку, коснуться ее хрупких пальцев с кольцом.

— Вы сказали о вашем брате — произнес он, хватаясь за ее последние слова. — Рудольф — удивительный человек. Такое ощущение, что он постоянно излучает вспышки, как зеркало. И, как зеркало, имеет две стороны — сверкающую, яркую, и обратную — глухую и темную. Две эти сущности борются в нем непрестанно и придают эту пугающую неповторимость. У меня даже есть искушение сделать его прототипом одного из моих героев. В этом герое постоянно сражаются божественный свет и адская бездна. Борьба невыносима и в конце концов приводит героя к гибели. Я только не могу придумать истоки этой мучительной двойственности.

— Вы угадали, мой брат — один из самых незаурядных людей, каких я знаю. Природа наделила его талантом, пылкостью, честолюбием. Ему внушали, что его ждет блистательное будущее. Учили языкам, наукам, танцам, блестящим манерам. Высокие покровители сулили карьеру военного дипломата, с детства взращивали в нем интеллектуала-разведчика. Но потом произошел слом. Сталинская элита не состоялась, ее задушили в зародыше. Брат пережил катастрофу. Пил ужасно, совершал безумные поступки, едва не попал под суд, опустился. Только благодаря непомерным усилиям, собственной воле и помощи близких, в том числе и моего мужа Марка, он поднялся на ноги. Получил сносную должность в министерстве. Но, конечно, надлом остался. Больная трещина сохранилась. Чутьем художника вы уловили его внутреннюю драму, его духовное противоречие.

Коробейникову вдруг стало необъяснимо легко. Он почувствовал себя свободным, изящно и точно выражающим мысли. Почувствовал, что он ей нравится, ей интересен. Необязательный разговор, который они ведут, лишь скрывает их молчаливое влечение друг к другу. Это влечение с каждым незначащим словом растет, созревает, словно сочный, с алым отливом, плод, скрываемый тенистой листвой. Еще немного, еще несколько фраз, и плод чудесно отяжелеет и оторвется. Коробейников ощутил ладонью тяжесть и прохладу спелого душистого яблока. Мысленно поцеловал ее мягкие, потемневшие от вина губы.

— Мне кажется, когда Рудольф говорит о вашем муже, то испытывает к нему сложные чувства. Похоже, он ревнует вас. С чем-то не может никак примириться.

— Марк — замечательный. Очень щедрый, благожелательный, благородный. Бог знает, скольким людям он помог. С его влиянием, с его культурными и политическими связями он мог бы возгордиться, возвыситься над людьми. Но он откликается на любой зов о помощи. Он и мне помог, спас меня. Ввел в свой дом, познакомил с замечательными людьми, открыл двери в мир художников, музыкантов, актеров. Познакомил меня с политиками, объясняет самые сложные политические хитросплетения. В тот вечер у нас вам кое-что удалось увидеть. В этих разговорах решаются участи проектов, спектаклей, художественных выставок. Как в случае с вашим другом Шмелевым. Вы понравились Марку, он открывал вашу книгу. Если вам нужна какая-нибудь помощь, он вам ее окажет.

Коробейников понимал, что, сказав это, она очертила круг, который ему не следует преступать. Ее муж, уклад, ее семейная жизнь остаются за пределами их отношений. А все остальное, все, что не связано с домом на Сретенке, может принадлежать им обоим. Как этот сверкающий вечерний проспект. Как осеннее, благоухающее Подмосковье. Как это черно-красное вино, что колышется в ее чудесных пальцах, с крохотной, как зернышко граната, огненной сердцевиной. И, принимая ее условия, не посягая на пространство, ограниченное запретным кругом, он вдруг мучительно и сладострастно вспомнил приоткрытую дверь в ее спальню, что-то розовое, полупрозрачное, пленительное, от чего захватило дух.