Надрез

Застонав, она притянула его еще ближе. Лиз не могла сдержаться, ей хотелось ощутить его близость в этой темноте. Ее разум воспротивился, нашептывая, что все пошло не так. Проклятый кошмар, этот мужчина в темноте, его нерешительность. Все. Но она притянула его к себе, приблизила губы к его губам. То был не поцелуй, но их дыхание слилось воедино – не поцелуй, но миг до поцелуя. А она была так возбуждена, точно Габриэль уже вошел в нее. Предвосхищение того, что неминуемо воспоследует, неизбежно, оно будет длиться вечно. То было обещание, нет, исполнение обещания, которое никто из них так и не отважился дать. В том миге словно содержалось все ее одиночество – и тоска по исцелению. И если бы она могла прочесть мысли Габриэля, то разрыдалась бы – столь отчаянной была его борьба с самим собой. Если бы она могла прочесть его мысли, то услышала бы:

«Люк, беги! Отпусти ее, она опалит тебя, слышишь? Ты сгоришь!»

Она почувствовала бы его тоску, тоску одиннадцатилетнего мальчика, заключенного в тело сорокалетнего. Все эти годы между одиннадцатью и сорока точно испарились. Он стоял на краю трамплина на головокружительной высоте, и ему хотелось прыгнуть – но и убежать тоже, прочь, к лестнице, с ее чертовыми надежными ступенями.

Она никогда бы не подумала, что он решится. И она никогда бы не подумала, что она решится.

Но они приняли решение. Прыгнули с того трамплина. Оба.

Лиз вздыхает. Этот звук точно эхом отражается от кафельных стен коридора. Она все еще раздражена тем, как сильно скучает по Габриэлю. А ведь она всегда считала себя самодостаточной. Желание подышать свежим воздухом побеждает. Парк Фридрихсхайн прямо за углом. Лиз раздумывает, стоит ли отправляться на прогулку одной в такой поздний час. И снова она замечает, сколь сильно на ее решения влияет тот факт, рядом Габриэль или нет.

Она резко распахивает дверь, обводит взглядом улицу. И снова не замечает зеленый грузовик. Лиз выходит из подъезда. «К черту, – думает она. – Я уже тысячу раз тут гуляла, хоть с Габриэлем, хоть без него. И там полно фонарей, в конце концов».

Не обращая внимания на красный свет светофора, она пересекает Данцигерштрассе, минует колею наземки. Бадминтонные корты на краю парка закрыты в такое время, но неоновая реклама все еще светится. Лиз ступает в тень невысоких деревьев, окаймляющих тропинку в парке.

Тут пахнет собачьим дерьмом и сырой землей. Тихо шелестит листва деревьев, и эти шорохи успокаивают Лиз. Под ногами у нее похрустывают мелкие камешки. Лиз осторожно огибает лужу, чувствуя, как животворящий ветер легонько играет ее волосами.

Никого во тьме между деревьями она не замечает. Ветер уносит прочь запах человека за ее спиной, шорохи заглушают его тихие шаги. Лиз не замечает, что он догоняет ее. Мужчина уже за ее спиной, на расстоянии вытянутой руки, он может коснуться ее плаща, чувствует аромат духов на ее шее, въевшийся в одежду запах забегаловки.

И тут под подошвой ее преследователя с хрустом ломается тонкая ветка.

Лиз резко останавливается, ее инстинкты срабатывают молниеносно. Поднимаются волоски на затылке, ей хочется оглянуться – но она боится. Время растягивается – и рвется. Рука мужчины стальной манжетой сковывает ее шею. Она ощущает прикосновение его тела, напряженного, как натянутая тетива. Жаркое дыхание гладит ее щеку, что-то кожистое, неровное трется об ухо. Лиз пытается кричать, но рука сжимает ее горло, женщина задыхается.

– Привет, Лиз… – шепчет хриплый голос.

«О господи, нет!» Лиз в панике пытается вдохнуть.

– Не сопротивляйся, малышка. – Давление безжалостно усиливается. – Я заберу тебя с собой. Мы устроим праздник. Мы с тобой. И я приглашу кое-кого еще. Тринадцатого. – Он смеется, смех его – точно звук бьющегося стекла. – Тебе подходит?

Хрипя, Лиз пытается ударить его локтем.

– Какая ты сильная… Я знаю многих, кто так слаб…

«Пожалуйста… Неужели меня никто не видит…» Глаза Лиз готовы выскочить из глазниц, они словно мячики для пинг-понга. Рука сдавливает ее горло, вес тела тянет вниз, будто она висит в петле. Залитое оранжевым светом ночного города небо меркнет, становится столь же черным, как и деревья вокруг. Перед глазами у Лиз все плывет. Она в отчаянии думает, что если сейчас умрет, то опорожнит мочевой пузырь, и в тот же момент в ее голове проносится мысль о том, что прямо сейчас не это должно ее волновать.

И вдруг мужчина отпускает ее. Лиз падает, точно обмякшая кукла. Она слабо щурится. Там, где только что стоял мужчина с твердой, как сталь, рукой и странной, будто искусственной, кожей… никого нет.

«Он ушел. Ушел! – думает Лиз. – Но почему?» Она ловит ртом воздух, грудная клетка вот-вот лопнет. С кислородом, хлынувшим в легкие, приходит облегчение. Она пытается подняться, но ноги подгибаются. Лиз беспокойно оглядывается. «Где же он?»

Страх не отпускает.

«Что, если он до сих пор здесь?»