Наедине с булимией. Обретая себя (СИ)

гипогликемического криза. Чтобы чувствовать себя хоть как-то в безопасности и в компании с кем-

то, я расклеиваю, друг за другом, вырезанные из глянцевых журналов плакаты с изображением

красивых мужчин и женщин. Пусть этот мир станет когда-то моим, я стану его частью – самой

счастливой озаренной частью, и буду жить в нем, словно в том сказочном мире, откуда меня

выгнали пару лет назад.

* * *

Я проснулась ночью и попыталась воспроизвести в деталях свой странный сон: я находилась

внутри себя самой и усилиями рук и ног пыталась расширить окружающие меня стены.

Цилиндровая оболочка этой темноты становилась шире и шире, и я почувствовала дуновение

свежего ветра и попыталась вдохнуть его полной грудью. Но движение легких причинило мне

дикую боль, от которой я проснулась. Что-то происходило во мне, но я еще не была полностью

готова к переменам.

Все дни проходили в постоянном наблюдении за своим разумом в попытках понять и найти Ее

место жительства. Откуда Она появилась, что Она есть на самом деле?

Каждый день начинался с внутреннего самоанализа, попытки расчленения каждого чувства,

эмоции, мысли. Порой это казалось невозможным из-за накатившей тревожности, когда все мысли

разбегались от меня в разные стороны и бежали на Ее голос. В такие моменты Она не вела со мной

диалогов, а лишь стояла с прямой, как сосна, спиной и надменным выражением лица и, сложив

руки на груди, отдавала команды:

– Встань. Соберись. Иди. Сделай все, как обычно. Сегодня я решила провести весь день с тобой.

Я пыталась разговорить Ее, свернуть с проторенной дорожки, но разговор, как правило, был

коротким:

– Ты хочешь навсегда остаться один на один со своими проблемами? Хочешь, чтобы я ушла? Я это

сделаю, но ты пропадешь без меня, в один прекрасный день ты сойдешь с ума.

И я сдавалась. Сдавалась сразу, безропотно, не издав ни одного звука. Просто шла на кухню и

покорно отдавалась Ей в руки.

Но такое случалось все реже. Обычным делом стали разговоры по душам, когда Она садилась

около меня и пыталась помочь мне разобраться во всех мыслях, атаковавших мою голову и

являвшихся продолжением переписки с психотерапевтом.

В электронных письмах с Марией мы обсуждали тему родителей и моих с ними взаимоотношений

тогда и сейчас. С помощью наводящих вопросов она заставила меня вспомнить и заново пережить

ключевые моменты из моего детства, что оказалось очень болезненным.

Из множества прочитанных книг я знала, что тема родителей и детей является основной из тех,

которые обсуждаются на сеансах психотерапии, и, с одной стороны, меня это разочаровало,

нарушив мои ожидания на неординарное и свежее решение моих проблем, а с другой –

чрезвычайно обрадовало, так как до этого мне не представилось ни одного случая, чтобы

разобраться в этом раз и навсегда.

Наш электронный диалог выглядел как цепочка вопросов и ответов: продуманных, выверенных и

четких, так как формат удаленного непрерывного сеанса психотерапии позволял мне крепко

задумываться над каждым вопросом и тщательно покопаться в своей голове для того, чтобы

ответить.

В течение бесчисленного количества ночей, проведенных на подоконнике за разглядыванием

звезд, я получила уже достаточно прозрачное преставление о моей совместной жизни с

родителями, семейных проблемах, ставших тем самым корешком моего невроза, о специфических

особенностях психики моих отца, матери и брата, с которыми им придется жить еще долго,

возможно до самого конца.

Тем не менее, отвечая на вопросы Марии, я словно сдирала слой за слоем прозрачную обертку с

коробки с чем-то важным внутри. То, что казалось раньше очевидным, оказалось всего лишь чем-

то поверхностным, скрывающим нечто более глубокое. То, что сначала казалось бессмысленным,

приобрело вес и прочно заняло свои позиции в моем осознании реальности. Чувство вины,

беспомощности, отчаяния, распустившее яркие цветы на почве детских бед, под дневным светом

трансформировалось в нечто более серьезное, другой окраски и развернулось на девяносто

градусов. Подавленное внутри, забытое и забитое, теперь рвалось наружу, выплескиваясь вместе

со словами, ночными снами, редкими слезинками и непонятным со стороны неуравновешенным

состоянием.

Плеяда вопросов роилась в моей голове, заставляя неповоротливую память поднимать из своего

хранилища давно списанные файлы и архивы воспоминаний.

Что были мой отец и моя мать для меня? Что было между ними? Что был мой брат? Что есть все

они сейчас? Что есть я для них? Что я пытаюсь забыть, что гложет меня изнутри, что не дает мне

жить и дышать свободно, настоящим днем?

Я начала понимать претерпевших насилие или катастрофу людей, хотя сама никогда с этим не

сталкивалась. Столкнувшись с чем-то ужасным, что самосознание отказывается воспринимать, как

реальность, мозг начинает убегать от такой реальности и в дальнейшем продолжает это делать до

тех пор, пока не заставить его вспомнить и пережить все заново.

Сознание и подсознание словно в заговоре против души: вечный бег от самой себя, спрятанные в

тайники души обиды и боль, и нежелание жить «здесь и сейчас». Я много читала об этом, но не