Наедине с собой (СИ)

Где-то в 20.00 дневальный сообщил, что в расположение едет дежурный по гарнизону; не

исключен и глубокий шпон. Дабы не остаться без выпивки, я вынес бутылку на улицу и воткнул

ее в снег. Поверху замаскировал, как учил старший сержант. К счастью, обошлось без шухера.

Хотя дежурный появился уже перед самым отбоем – около 23.00.

И вот приближается Новый год. Я выхожу за «фитилем», друзья открывают баночку со

сгущенкой. В темноте, сидя на кровати, достаем пластмассовый стаканчик для бритья и наливаем.

По очереди тянем, запивая сладким молоком и удивляясь, как это мы остались даже без хлеба.

Когда подошла моя очередь, я ощутил, как вместе с самогоном (сквернейшего, кстати, качества) в

глотку лезет мыльная щетина, оставшаяся после бритья в стаканчике. Но разве станешь обращать

внимание на такие мелочи в праздничную ночь?

Прикончили мы бутылку, и я отправился на второй этаж к своей кровати. Уже поднявшись наверх, неожиданно почувствовал себя плохо – страшно захотелось блевануть. Я тут же, держась руками

за стенку, направил свои стопы вдоль длинного коридора в сторону туалета. Кажется, не дотянув, разок не удержался.

Утром, с подъема, в казарме нездоровый шум. Особенно усердствует старшина Бевзюк (отличный

мужик!):

– Нет, дневальный, вы мне объясните, как в расположение смогли пронести едва не полный бидон

молока, а вы ничего не видели?!

Оказывается, я вчера, идя по стенке к туалету, все время поливал пол молоком (сгущенка в

желудке превратилась в обыкновенное) – сплошняком метров шесть. То, что это блевотина, никому и в голову придти не могло, настолько натурально выглядел диетический продукт (запах

спиртного за ночь выветрился). Так и не установили, откуда в казарме в новогоднюю ночь взялось

столько свежего разлитого молока.

1970 год

Попал в одесский госпиталь с глазами (у меня с детства с ними проблема). Тут же черканул пару

слов пирятинским ребятам (двоюродные браться) из параллельного класса: они поступили в

институт инженеров морского флота. Спустя три дня они пожаловали ко мне в палату. Само

собой, тут же договорились, что они принесут мне гражданскую одежду, дабы я мог по вечерам

ходить в самоволку. Сказано – сделано. И зажил я двойной жизнью: днем – в госпитале, а ночью у

ребят в общежитии.

Да, гражданскую одежду надо было надежно прятать. Ведь шмон в палатах проводили регулярно.

И ту я вспомнил знаменитый рассказ Эдгара По: лучший тайник – самое видное место. И начал

прятать одежду в диван, который стоял в общем зале перед телевизором. Мимо него по несколько

раз в день проходил едва не весь персонал госпиталя, но кому пришло бы в голову лезть в диван?!

Ай да, рядовой, ай да, сукин сын!

А надо сказать, что у меня появились товарищи-солдаты из других частей, также находящиеся на

излечении, – грузин и армянин. Узнав, что я имею возможность регулярно бывать в самоволке, они начали брать у меня гражданскую одежду на прокат. Но поскольку ходить им приходилось по

очереди (вдвоем даже советские солдаты в одни брюки или рубашку не влезут), пришлось просить

ребят-студентов поднести еще один комплект. Что те не преминули сделать. Жить стало еще

лучше, еще веселее.

Но вдруг грянуло ЧП. Эти два остолопа, вернувшись из очередной «вылазки» в дупель пьяными, засунули одежды в диван кое-как. Утром через зал шагает заместитель начальника госпиталя и

видит, что из дивана торчит кусок материи. Удивленно (не обшивку ли отодрала солдатня?) потянул. А «тряпка» не кончается. Догадался – поднял диван. А внутри – два комплекта

гражданской одежды.

Начались допросы. И кто-то меня сдал. В этот же день с госпиталя меня выписали и направили в

часть – для прохождения дальнейшей службы. Времени связаться с ребятами, которые остались

без энного количества одежды, у меня не оставалось. С грузином и армянином мы договорились, что расплачиваться со студентами будем поровну (хотя в том, что залетели, никакой моей вины не

было). Деньги оба пообещали переслать мне в часть. Записали на всякий случай свои адреса в мою

записную книжку. На том и расстались.

Уже прибыв на место, спустя несколько дней, я перелистывал зачем-то книжку. И увидел: страничка с вышеупомянутыми адресами… аккуратно вырвана. Безусловно, ко всему грузинскому

или армянскому народам у меня отношение не изменилось. Но этим дешевкам на случай войны я

бы с удовольствием всадил по пуле в спину. Так сказать, рассчитался бы их же методом.

К слову, по зрелому размышлению я пришел к выводу, что именно эти подонки, сами меня

вкозлив, меня же и продали.

***

Неприятность, как и беда, не приходит одна. Добираясь в Жеребково из Одессы поездом (а из

приморского города он вышел поздним вечером), я познакомился с девушкой. А поскольку уже с

горя изрядно выпил, то показалась она необыкновенно красивой. Короче говоря, облизывал я ее

всю ночь. Уже даже думал, не проехать ли мне свою станцию и, «забив» на воинский долг, посетить малую родину дамы, тем более что она нисколько не возражала.

Но настало утро, которое воистину – вечера мудренее. Господи, что я увидел?! Девицу, лицо