Наедине

Анатолий Степанович пожимает плечами и дает какой-то знак своему бесячему прихвостню. В руках безмолвного Юры появляется заметно потрепанная мягкая игрушка в виде клоуна. Ничего необычного — красно-синий костюм и такого же цвета колпак, бледное кукольное лицо, огромные глаза-пуговицы, яркий нос… Озадачившись, я перевожу вопросительный взгляд с одного на другого, но облегчать мне задачу они явно не собираются.

— Вы узнаете эту игрушку? — задает вопрос отец Фимы.

— Нет, но мне заранее не нравится ход ваших мыслей.

— Этого клоуна обнаружили мои люди спустя минуту после того, как Сима выскочила из подъезда с залитым кровью лицом. Он просто сидел на скамейке рядом с подъездной дверью, одинокая, никем не востребованная игрушка. Я не удивлен, что дочь его не заметила, ей было не до созерцания окрестностей. Но мои люди увидели его сразу же, как только заподозрили неладное в той части зоны наблюдения. Вы спросите, почему они обратили внимание на такой пустяк?.. — мужчина изучает меня взглядом. — Этот клоун — почти точная копия любимой Фиминой игрушки, которая уже много лет находится в этом доме, в комнате, которая раньше принадлежала моей дочери. Там до сих пор все так же, как было при ней. Первым делом я заглянул туда и обнаружил клоуна на его законном месте. А этот, — Анатолий Степанович брезгливо вытаскивает игрушку из Юриных рук, чтобы поближе продемонстрировать ее мне. — Этот клоун мог появиться на свет только с помощью человека, хотя бы раз бывавшего в нашем доме. Поверьте, это обстоятельство значительно сужает нам зону поиска.

— То есть, с моей? — ответом мне служит леденящее душу молчание. — Нет, это, конечно, очень логично, особенно учитывая то, что я был здесь всего-ничего, а главное, ни на секунду не оставался без присмотра.

— Это ни о чем не говорит.

— Хм… — чужая логика потрясает меня настолько, что я даже не могу придумать достойный ответ. — А что насчет вашего хваленого круглосуточного наблюдения?

— Проникновение было совершено посредством балкона. Охранник, ответственный за ту часть территории, исправно выходил на связь, когда ребята его вызывали.

— Но есть что-то еще?

— Да. Теперь он мертв. По нашим приблизительным расчетам, умер он за считанные минуты до того, как его убийца пробрался в квартиру Серафимы. Иными словами, когда он отвечал на вызовы ребят, убийца должен был сидеть с ним рядом, в машине, что опять-таки свидетельствует не в вашу пользу, так как мои люди прекрасно знают вас в лицо, знают, кто вы такой, и если бы вы — теоретически — появились возле машины после того, как на их глазах проводили Симу до квартиры, они бы ничего не заподозрили. Раз уж по моему указанию вы были… в команде наших.

Я молчу, как следует обдумывая все то, что можно сейчас сказать без риска вылететь в команду «свихнувшийся маньяк».

— Я здесь как бы… случайный человек, — пытаюсь донести, но у Анатолия Степановича, конечно же, имеется своя версия на этот счет.

— История вашего появления рядом с Серафимой для всех нас выглядит очень странно. Вы знакомитесь с моей дочерью, и почти сразу же в клубе начинают происходить странные вещи. Следом погибает девочка, приставленная к Симе для того, чтобы помочь с реабилитацией, зато на ее месте опять-таки очень удачно появляетесь вы. Что же дальше? В квартиру Серафимы проникает… некто, бесшумно уродует ей лицо и так же незаметно исчезает, не оставив после себя никаких следов кроме тех, которые оставил намеренно. А наутро… Вот ведь совпадение, правда? Вы снова становитесь главным героем этой душераздирающей пьесы, под занавес которой Фима оказывается в вашей квартире. Наедине с вами, — он многозначительно поднимает брови.

— Забавно… — вынужден согласиться я, машинально запуская ладонь в волосы на затылке. — Но у меня остается вопрос. А зачем мне все это?

Но Анатолия Степановича не так-то просто сбить с толку:

— А зачем это тому человеку? Я проверял, кроме Симы ни с кем в нашем городе не происходило ничего подобного. Так что версия о появлении маньяка не выдерживает никакой критики. Кем бы ни был наш… неизвестный, можно с уверенностью утверждать, что его внимание сосредоточено именно на Серафиме.

— Что же, по-вашему, им движет?

— То, что я неизменно вижу в вашем взгляде, едва в поле вашего зрения появляется моя дочь. Страсть. Мотив, древний, как сам мир. Не случись в жизни моей дочери этой кошмарной истории, все у нее сложилось бы совершенно по-другому, а главное… Моя девочка из другого круга. Она никогда, ни при каких обстоятельствах не обратила бы внимания на человека вроде вас, — подчеркивает Анатолий Степанович, и я замечаю, как Юра при этих словах удовлетворенно скалится.

— По-вашему, я из тех психов, которым легче довести девушку до сумасшествия, чтобы получить ее?