Наедине

— Для вас, — снова подчеркивает мужчина, — это, пожалуй, едва ли не единственный способ добиться желаемого. Нам хорошо известна ваша история. После того, как ваша мать погибла у вас на глазах, все ваши мечты о спортивной карьере обратились прахом. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на своей желанной цели обрести успех на спортивном поприще, вы пустились во все тяжкие, наверняка пытаясь вытравить из своей головы образ умирающей матери, — его слова бьют точно в намеченную цель, но я не поддаюсь, делая вид, что меня все это никак не касается, слушаю дальше. — Что мы наблюдаем в печальной веренице событий вашей жизни на тот момент? Приводы в полицию, пьяные драки, конфликты с семьей и друзьями, бесконечный поток жалоб от посторонних людей, участие в подпольных боях без правил… И это тот самый подающий надежды спортсмен, сын самого Алексея Вершинина? — я усмехаюсь краем губ, никак это не комментируя. — Что, пар некуда было выпустить?

— Ну, почему же? — неторопливо складываю пальцы в замок перед собой и широко улыбаюсь. — Устав от бесконечных метаний и того, что у меня никак не получается схватить смысл жизни за пестрый хвост, я решил выйти на новый уровень и для начала похитил вашу дочь, чья небесная красота заставила меня позабыть о том, что существуют куда более подходящие методы знакомства с красивыми девушками. Пусть даже они из… другого круга и при обычных обстоятельствах вряд ли снизойдут до простого обмена приветствиями с кем-то вроде меня.

С пару минут не происходит совершенно ничего. Я по-прежнему лучезарно улыбаюсь, не сводя взгляда с отца Фимы и гадая попутно, сам он мне врежет, или даст соответствующее указание Юре, а мужчина, напротив, сурово хмурит у переносицы брови, и направление его мыслей остается для меня недостижимой загадкой. Жаль, я уже почти созрел для нового конфликта с его немногословным псом. Но в конце концов отец Серафимы качает головой, отходит от меня на шаг и, подняв взгляд на изображающего предмет мебели Юру, машет тому рукой со словами:

— Отправляйся обратно. Он, — легкий кивок в мою сторону, — не тот, кто нам нужен.

Глава 25. Я ВЫИГРЫВАЮ, ТЫ ПРОИГРЫВАЕШЬ

Серафима

Что-то изменилось. За довольно непродолжительное время общения с моими родителями Мишка будто бы перенял от них привычку говорить полунамеками, отводя взгляд каждый раз, когда наши глаза встречаются дольше, чем на пару секунд. Он ненавязчиво присматривается ко мне, совсем как в наши первые встречи, когда мы еще ничего друг о друге не знали и могли только предполагать, как будет строиться наше дальнейшее общение. С ним что-то происходит, но он не говорит мне, что именно, оставляя свои мысли неозвученными. А я не умею читать по глазам. Испытывая нарастающее раздражение от того, что никак не могу оказаться с ним на одной волне, я выворачиваюсь из кольца его рук, сухо сообщаю, что иду в душ и скрываюсь за дверью ванной, где, поколебавшись, все же поворачиваю замок, стараясь делать это бесшумно. Быстро стаскиваю с себя всю одежду и забираюсь в кабину, подставив лицо под теплые струи льющейся сверху воды.

С той стороны двери по-прежнему не слышно ни единого подозрительного звука, так что моя дурацкая предосторожность на поверку оказывается совершенно излишней. Похоже, ему нет до меня никакого дела, и эта его молчаливая задумчивость как раз-таки свидетельствует о том, что он просто не знает, как бы половчее избавить свою квартиру от моего присутствия. В самом деле, кому нужна девушка, в голове которой дыра, поглощающая все значимые воспоминания?

Заворачиваюсь в длинное полотенце, мокрой ладонью протираю запотевшее зеркало и, помедлив, нерешительно заглядываю в глаза своему непривычно натуральному отражению. В столкновении с водой вся защитная краска сошла с моего лица, безжалостно обнажив все имеющиеся на нем изъяны, а главное, проклятый растревоженный шрам, от которого я так долго и безнадежно пытаюсь избавиться, но он все равно остается на месте, заставляя меня ненавидеть все зеркальные поверхности. И теперь, обновленный, снова превращает мое лицо в уродливую маску, благодаря которой так удобно играть роль вечной жертвы, но попросту невозможно жить обычной жизнью…

Закусив губу, с отвращением отталкиваюсь от правдивого зеркала, не позволяющего мне обманывать себя, и сползаю на пол по стенке душевой кабины, давясь беззвучными рыданиями, сотрясающими изнутри мое жалкое тело.

— Фима! Все в порядке?

А вот теперь мое долгое отсутствие становится замеченным.

— Да, — я быстро стираю слезы с мокрых щек, не желая выглядеть в Мишкиных глазах еще более ничтожной размазней. — Уже выхожу.

Но на деле проходит не менее пяти минут, прежде чем я принимаю вертикальное положение, влезаю в мягкий домашний костюм и решаюсь покинуть ванную комнату. Мишка здесь же, стоит неподвижно, прислонившись спиной к стене у двери. Опасаясь, что он заметит мои покрасневшие от слез глаза, я поспешно отворачиваюсь.